— Да-да, — старик провел рукой по его волосам, словно отец ласкал сына, которым гордился, — оттого и прозывают вас Дланью Господней. Я о том слыхал, слыхал..

Тут епископ обернулся, разыскивая кого-то глазами, и найдя, поднял руку и позвал человека к себе. Кавалер увидел, как к ним идёт важный человек в шубе. Но на голове его был не дорогой берет из бархата, а простая чёрная шапочка с «ушами».

— Сын мой, дозвольте вам представить нашего нового бургомистра, — говорил святой отец, когда господин приблизился, — это господин Виллегунд. Господин бургомистр, это кавалер Иероним Фолькоф, господин фон Эшбахт.

Волков и бургомистр сначала раскланялись, а затем Волков первым протянул бургомистру руку. Лицо бургомистра было тяжёлым, бледным, под серыми глазами мешки, и бургомистр Виллегунд заговорил, ещё не выпустив руки кавалера:

— Надеюсь, кавалер, вы уделите мне время для разговора. В вашу честь город устраивает пир, может, там мы сможем переговорить?

— Отчего же не поговорить, — сразу согласился кавалер. — Я всегда рад разговору с добрыми и честными людьми.

— Господа, господа, — прервал его епископ, — дела потом, потом, сначала ход и месса. Нас ждут люди, они хотят вас видеть, кавалер.

— Да-да, — сказал бургомистр, соглашаясь с епископом, — господин Эшбахт, дозволите ли вы мне и моим людям стать в конец вашей колонны и пойти с вами?

— Конечно, господин бургомистр, — отвечал Волков, — пусть ваши люди становятся после моих, а вы становитесь прямо подле меня, под моим стягом.

— Сие невозможно, — господин Виллегунд опять поклонился, — эту честь я не заслужил, я же не бил горцев с вами.

— Я настаиваю, — произнёс кавалер, ему было плевать на заслуги, ему нужны были союзники в городе, а разве может быть в городе союзник важнее, чем бургомистр, поэтому он продолжал, — я хочу, чтобы со мной рядом на моём шествии был первый горожанин славного города Малена.

— Не смею отказать, — бургомистр опять поклонился, — сейчас только схожу за конём.

Когда он ушёл, епископ, кивая головой, словно соглашаясь, говорил Волкову:

— Сие мудро, мудро. Фамилия Виллегундов очень старая, не богатая, но очень влиятельная. Держите их к себе ближе, они будут вам хорошим подспорьем.

Раз уж зашёл этот разговор и образовалась свободная минута, пока шествие ожидало бургомистра, кавалер не стал ждать другого случая и заговорил с епископом:

— Святой отец, кажется, у меня будут распри не только с герцогом, но и с графом Маленом.

— С молодым? — отец Теодор сразу насторожился.

— С молодым.

— Это плохо, — сказал святой отец, — старый граф не жилец, долго не протянет, скоро уже Теодор Иоганн станет девятым графом Маленом. А он не глуп, энергичен и способен на многое. И в чём же у вас вышел раздор?

— То мне неизвестно, я, кажется, о том вам писал, я с ним не ссорился. А он вдруг начал собирать местных сеньоров, звать меня на их суд за поединок с Шоубергом, любовником моей жены.

— Ах да, этот поединок наделал много шума, о нём долго говорили. Кстати, как с женой вашей, у вас с ней после того раздора большого не вышло, спите вместе?

Волков поморщился, не о том говорил старый поп:

— Вместе, святой отец, вместе.

— Это очень хорошо, ищите в себе силы простить её. Женщина по сути своей слаба и умом, и душою, живёт позывами своей плоти, как животное, и спрос с неё мал. Во всём виноват мерзавец Шоуберг, и думаю, что на том свете ему воздастся, так же как воздалось и на этом, — говорил ему епископ.

Да уж совсем не об этом сейчас думал кавалер, он соглашался с попом и продолжал:

— Истинно, святой отец, только вот не Шоуберг причина раздора.

— Конечно, не Шоуберг. Шоуберг только видимая причина, у вас с графом нет ли каких тяжб земельных? Ваши имения, кажется, граничат с имением Маленов.

— Граничат, — согласился Волков, но вспомнить какие-нибудь претензии со стороны графа не мог. — Нет, споров по земле у нас нет, вряд ли он соблазнится той моей землёй, что граничит с его уделами. Там пустыня. Непонятна мне его неприязнь ко мне.

— Хорошо, — произнёс епископ, — я узнаю, отчего молодой граф вас невзлюбил.

Волков ещё многое хотел обсудить с епископом, но тут приехал на своей лошади бургомистр. И разговор пришлось отложить.

Одна за другой бахнули на приворотных башнях кулеврины. Над стенами поплыл чёрный пороховой дым. Взвизгнули трубы, раскатисто забили «приготовиться» барабаны. И… Колонна пошла, впереди епископ, ничего, что стар, за ним служки с креслом-паланкином, вдруг святой отец притомится. Дальше статуя Богоматери в полный рост, вся золочёная — Рождество же. Дальше хоругви и иконы Богородицы всех размеров и стилей. Попы от всех приходов города, служки в дорогих одеждах, юные хористы пытаются петь. Какой там, разве перекричат они барабаны, трубы и колокола на всех соборах. За попами, как и положено, кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт, что прозван за свою ярость в вере Инквизитором, а за свою удачливость Дланью Господней. Лик его горд и холоден, а доспех его так хорош, что и у самого герцога Ребенрее такого нет. Жаль, что великолепный фальтрок большей частью скрывает латы, видны людям лишь его наручи, перчатки да наголенники. Ну и шлем, который кавалер держит под мышкой. По левую руку от него едет сам бургомистр. А за ними и совсем ещё юный знаменосец кавалера фон Эшбахта. Он без головного убора и без шлема, но в доспехе, дерзкий красавчик, на которого с интересом смотрят все молодые, даже и замужние женщины. Он упирает в правое стремя древко красивейшего и большого, дорогого шитья стяга. Левой рукой небрежно держит поводья. За его спиной на лёгком ветру едва шевелится бело-голубое полотнище со злым чёрным вороном.

А за ним уже едет первый офицер кавалера и отец знаменосца-красавчика Карл Брюнхвальд. За ним же его люди — тридцать человек. Все в сверкающей броне, все алебарды и копья с протазанами блестят. Дальше Рене и Бертье с их людьми, а после и чернобородый и одноногий Роха со своими молодыми сержантами и стрелками. Все люди в одежде чистой, ни одного рваного башмака. Выглядят грозно. А уже за ними, не спрашивая позволения, стали пристраиваться все, кому не лень, — и мастеровые со знаками гильдий, и члены городских коммун, и мельники со своими стягами, и торговцы солью и мясники. Все, все имели свои знамёна и знаки. И все были в лучших своих одеждах.

На площади сразу после ворот, там, где стража проверяет товары и взымает пошлины и проверяет, нет ли в телегах