Шрифт:
Закладка:
Некоторые рецензенты оценили игру актеров, выделяя образ главного героя как артистичного, умеющего сохранить лицо в любой ситуации человека. Принявшему спектакль критику недостало в нем новизны. Один из авторов рецензий обнаружил в спектакле новую стилистику, с помощью которой режиссер попытался осмыслить «сдвинутые человеческие отношения» в новой реальности не только Грузии, но и России, к сожалению оставив эти суждения без конкретных подтверждений. Те, кто доходил до разговора о содержании спектакля, увидели его в суете вокруг жениха.
Ближайшее рассмотрение спектакля выявило, что скандальная житейская ситуация, нелепая ссора предстала на сцене не бытовым конфликтом, как в пьесе Клдиашвили. Она оказалась выстроена сопоставлением двух тем. С одной стороны – сквозная тема стойкости героев, их способности сохранить себя, свое отношение к жизни. К этой теме примыкает сквозной мотив театральной игры, формирующийся прежде всего способом актерского существования, который позволяет видеть на сцене рядом с персонажем создающего его образ исполнителя. При сопряжении такого мотива с названной темой рифмуются умение играть в жизни, которым обладают герои спектакля, с одной стороны, и артистизм и мастерство актеров, играющих роли этих героев, – с другой. Возникающая рифма акцентирует артистизм сценических персонажей, отражающий это родовое качество грузинского народа, которое прямо связано с его вышеупомянутым «талантом жизни».
Параллельно развивается тема, связанная с вызовами, которые делает героям жизнь, с необходимостью решать обыденные проблемы, в частности искать женихов и даже конкурировать в борьбе за них с родственниками. В противопоставлении этих тем создается драматическое действие и происходит становление художественного содержания спектакля.
Иными словами, «Невзгоды Дариспана» имеет обычную для спектаклей Стуруа в Театре им. Руставели конструкцию, которую мы обнаружили в рассмотренных выше спектаклях.
Стоит обратить внимание, что в этой постановке у Нино Касрадзе, которую мы знали прежде по ярко сыгранным драматическим ролям, проявился блестящий талант актрисы комической. Отметим и продолжение художественного исследования режиссером жесткого, на грани абсурда мира, который непосредственно соотносится с современной Грузией, только что пережившей несколько войн.
И вот что еще важно. Режиссер в эти трудные для страны времена явно видит защиту в такой зыбкой материи, как театральность национальной культуры (в контексте нашего разговора заметим: выбор отнюдь не режиссера-брехтианца). Сразу оговорюсь: речь идет не об идеализации нравов и жизни соотечественников, в склонности к которой заподозрить режиссера его спектакли не давали повода никогда. Под театральностью здесь понимается то, что имел в виду, например, Сандро Ахметели, который полагал, что «грузинский народ силен театральной потенцией. Тоска, веселье, смех, пир, праздник, молитва грузина – олицетворение чистой театральности»[314]. Сам Стуруа в годы войны и разрухи как-то заметил: «Не думал, что грузины смогут выдержать такую нищету. Как ни странно, они и сейчас стараются получать наслаждение от жизни. Это ведь тоже не всем данный талант»[315].
Однако в этом спектакле режиссер заводит речь и о более общем: о мироощущении соотечественников, не покидающем их в трудных обстоятельствах независимо от конкретного исторического времени; о таланте воспринимать каждый миг жизни как ценность и пытаться сделать его если не праздником, то, по крайней мере, как-то возвысить его; о таланте, имеющем глубокую связь с не отпускающей человека мыслью о конечности жизни, с тем качеством, которым, разумеется, обладают и грузинские актеры и о которых режиссер неоднократно говорил: они «острее чувствуют, что жизнь преходяща. Ощущение смертности у них пронзительнее, чем у других»[316]. Эти особенности мироощущения, вероятно, во многом обусловливают качества театральности в спектаклях режиссера, связанные с яркостью, праздничностью, особой подачей роли (а не ее проживанием), с открытостью игры, ее легкостью и одновременно истовостью.
Повторим, в этих сущностных для нации и, казалось бы, таких эфемерных ценностях видит режиссер опору человеку в рушащемся мире. Такой опорой стал и его спектакль.
«Вано и Нико» (2018)
Спектакль «Вано и Нико» поставлен по пьесе, написанной самим режиссером по рассказам современного грузинского писателя Эрлома Ахвледиани. Вскоре после премьеры в рецензии, предваряющей интервью со Стуруа[317], грузинский театровед И. Безирганова написала, что постановка сделана в характерном для режиссера жанре притчи. Она остановилась на двух героях как двух полюсах, назвав одного из них концентрированным проявлением зла, другого таким же проявлением добра, и отметила, что спектакль связан с неизменно актуальными сакраментальными вопросами: «Ради чего рождается на свет человек?» и «Как прожить жизнь так, чтобы сохранить в себе человеческое?». Кроме того, критик назвала атмосферу действия сновидческой, а также отметила безупречную игру актеров и ощущение театрального праздника от спектакля.
В 2019 г. новый спектакль Стуруа по традиции был представлен на очередном Международном театральном фестивале им. А. П. Чехова в Москве. Отклики русской прессы оказались весьма немногочисленными.
А. Павленко[318] увидела в постановке притчевую историю о двух друзьях, заметив, что, хотя история заканчивается хорошо, как в сказке, вынести из нее жизнеутверждающий вывод сложно, поскольку противостояние героев разрешается не усилиями их самих, а силой извне. По ее словам, общий путь Нико и Вано складывается мозаикой из разрозненных сюжетов. На взгляд рецензента, обрывочность повествования и фантасмагоричность намекают на сон, при этом переходы из сна в реальность не очевидны и не так уж важны. Отмечает критик и торжество игровой стихии в спектакле.
Совокупностью никак не сшитых друг с другом разрозненных лоскутков охарактеризовал спектакль корреспондент «Вашего досуга»[319].
С точки зрения Ю. Кулагиной[320], в начале спектакля зрителям рассказывают историю, а дальше представлена ее «иллюстрация, свободное размышление на метафизическую тему», правда не пояснив, что имеется в виду под историей и ее иллюстрацией. По ее мнению, действие спектакля «перенесено в обитель сна».
В свою очередь, Д. Дзис[321] считает, что спектакль поведал две истории, каждая из которых посвящена одному из главных героев-антиподов.
Таким образом, обнаружив отсутствие последовательного развития событий, «мозаичность», «разорванность», «лоскутность» действия, в то же время увидели в спектакле историю (или две истории) или притчу. Здесь очевидное противоречие, ведь