— Ты не могла бы прекратить это дурацкое мытье? Я чувствую себя маленьким ребенком!

Испугавшись, я отступила назад, и на моих глазах выступили слезы — тон его голоса причинил мне боль. В этот момент вошел Ансельм — Ной, должно быть, услышал его раньше меня, — и я проглотила слезы. Боже, какой чувствительной я стала.

— Я могу помочь? — спросил Ансельм, который хотел накрывать обеденный стол.

— Да, пожалуйста, — сказал Ной нервным голосом.

— Всего лишь пятно от джема, — сказала я, указывая на мокрое пятно на светлой рубашке.

— Во время завтрака Ной был в темно-синей футболке, — сказал Ансельм.

Он так пристально следил за ним? Так точно знал его футболки? Это было ненормально. Даже я этого не знала, хотя я все утро внимательно наблюдала за ним. Хотя, возможно, Ансельм заботился и о его одежде.

— Значит, это другое пятно. Во всяком случае, теперь его нет, — пробормотала я и повернула к ступенькам, в то время как Ной, застегнув рубашку под горло, вышел на крыльцо к своему крестному.

Я бросила ему вслед задумчивый взгляд и вернулась в свою комнату. Вся легкость и счастье сегодняшнего утра исчезли, и свинцовая тяжесть сковала мои кости. Почему прекрасные моменты моей жизни всегда так коротки? У меня было ощущение, что у меня внутри сидит маленький подлый чертик, который, смеясь, нажимает на рычаг катастрофы всякий раз, как только появляется малейший намек на счастье.

Теперь я больше не могла избавиться от мысли, что кто-то украл письмо. Это должна быть сестра Фиделис. Сто процентов. За последние дни я узнала, где была ее комната. Должна ли я войти в нее и проверить свое предположение? И нет ли там также камер? Кошмар. Я еще раз обыскала все, но письма нигде не было.

Я уже давно не знала, во что верить и что думать.

Со своего балкона я могла видеть, как Ной и его крестный с черепашьей скоростью прогуливались вблизи озера. Они разговаривали друг с другом. Я хотела узнать о чем. Рассказал ли Ной ему обо мне?

Каждой клеточкой своего тела я страстно желала быть рядом с ним и спросила себя, когда же появится такая возможность. Я хотела бы этой ночью повторить все еще раз.

Аромат снизу достиг до меня: Ансельм жарил мясо кабана. Когда мы сели за стол, я пожалела о своем решении не есть мясо. Однако я удержалась от этого и взяла пшеничные хлебцы, которые Ансельм приготовил специально для меня, и с интересом смотрела, как Адамс расправлялся с третьим блюдом. При этом он выпил бутылку красного вина, и цвет его лица становился все ближе к цвету его рубашки.

После еды ему непременно были нужны два или три бокала граппы и несколько эспрессо.

— Я должен сообщить вам кое-что неприятное, — сказал он, когда разобрался с едой.

Несмотря на некоторую тяжесть после плотного обеда, все оживились.

— К сожалению, я не смогу присутствовать на дне рождения Ноя. — Он положил руку на плечо Ноя. — Я хотел сказать тебе это уже на берегу озера, но… как бы сказать… мне сложно, я бы действительно очень хотел быть здесь.

— Жаль, — сказал Ной.

— Действительно очень, очень жаль, — сказала сестра Фиделис, которая и в самом деле выглядела разочарованной.

Вероятно, то, что Адамс, поднявшись наверх, подошел к дивану и положил конверт из бумаги ручной работы на комод рядом с подсвечником, должно было казаться чем-то не слишком значительным, но мне было ясно, насколько важным должно быть его содержимое.

— Открыть в день рождения, — сказал Адамс и при этом, лукаво улыбаясь, поднял указательный палец перед лицом Ноя, как будто он мог видеть это.

Адамсу это было безразлично, а мне — нет: я считала несправедливым, что, кроме звуков и запахов, у нас нет иной возможности общаться друг с другом. Если уж нам невозможно было касаться друг друга, потому что между нами постоянно кто-то был, то было бы нормально, если бы мы могли видеть друг друга. Но в этом доме не было ничего нормального.

Я вышла, сказав, что мне нужно отлучиться в туалет. Войдя в прихожую, я глубоко вздохнула: мне не хотелось в туалет, просто я больше не могла находиться в одной комнате с Ноем, таким близким и далеким одновременно. Дверная ручка конторы сестры Фиделис попалась мне на глаза — желание зайти в нее стало непреодолимым.

Конечно, дверь была заперта, но я вспомнила, как однажды сестра Фиделис достала ключ из-за картины, на которой изображена сцена охоты. Дрожащей рукой я подвинула картину, нащупала ключ на небольшом гвозде, вытащила его и вставила в замок. Мое сердце начало биться сильнее, когда я подходила к ее письменному столу. Отчетливо был слышен каждый шаг. Быстро попробовав открыть один за другим разные ящики, я поняла, что большинство из них были закрыты. В одном она хранила счета. Я пролистала их, но не нашла ничего подозрительного. В другом ящике лежало несколько маленьких, пустых стеклянных флаконов с красными пипетками. Я осмотрела их. Это были глазные капли.

Наугад я открыла фолиант, который лежал на столе. «Карфаген: взлет и падение великой державы». Тут же оказалась толстая тетрадь. «Ной 785», — было написано на обложке. Это был своего рода дневник. К сожалению, в нем было только четыре или пять записей. Они были написаны от руки, разборчивым почерком и отмечены датами. Вчера она записала: «Он меняется на глазах. Что-то происходит с ним. Это Ирина Павлова. Учительница по плаванию вскружила ему голову. Он делает все, чтобы обмануть меня, показать, что она не нравится ему, но моя интуиция подсказывает мне обратное. Так больше не может продолжаться. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ему нужен покой».

24

Солнце садилось, проливая свет на стволы деревьев, между которыми внезапно показался Ной. Его волосы были растрепаны. Он выглядел заспанным.

— Я здесь, — крикнула я ему. Я не могла вспомнить, как пришла в лес и сколько времени сидела здесь. Мои мысли были настолько заняты Ноем и прошлой ночью, что я уже не понимала, что происходило за пределами моей головы.

Улыбка пробежала по его лицу. Он искал меня? Слишком много времени прошло, прежде чем он подошел ко мне. Ветка ударила его по лицу, он споткнулся о корень, поскольку также не мог дождаться нашей встречи и торопился. Я вскочила, побежала