Шрифт:
Закладка:
Когда ханым-эфенди собралась уходить, она в очередной раз заверила больную:
— Вот увидишь, дочь моя: очень скоро мы пойдем гулять с тобой. А до этого мы будем навещать тебя постоянно. Если нужно будет что-нибудь сделать для тебя, ради Аллаха, не стесняйся… Ты же наша невестка.
Проходя по саду, гости позвали детей, чтобы приласкать их, однако те будто не понимали слов. Надидэ-ханым по доброте душевной испугалась, что, убегая, они упадут и сломают себе что-нибудь.
Пожилая женщина и сама поверила в те ложные заверения, которыми она обнадежила больную. Подходя к машине, она обратилась к кормилице:
— Надежда умирает последней… Но может быть, она еще и поправится, не так ли, кормилица?
Но та поджала губы:
— На все воля Аллаха, дорогая ханым… Она совсем плоха. Хорошо, если проживет больше месяца…
Глава тридцать первая
Ханым-эфенди осталась верной своему обещанию. Она приходила проведывать больную через день. А если не было времени, посылала кормилицу.
Молодая женщина и в самом деле нуждалась в родственной душе! Она радовалась каждый раз, когда видела ханым-эфенди. Несколько часов она была счастлива. Даже когда Надидэ-ханым входила в дом со словами: «Сегодня ты выглядишь лучше, дитя мое», — и снова начинала рассказывать сказки о здоровье, больной действительно становилось лучше. Однажды Надидэ-ханым застала молодую женщину в дверях, она была в тяжелом шелковом синем платье. Больная оделась за час до прихода гостей, причесалась и, когда показалась машина, вышла сюда, опираясь на служанку. Все Это было сделано для того, чтобы доказать Надидэ-ханым, что ее надежды не напрасны. Ханым-эфенди, из сада завидев женщину, обеими руками ухватилась за дерево. Будто поощряя ребенка, который делал свои первые шаги, она хлопала в ладоши: «Слава Аллаху, слава Аллаху, дочь моя». Однако когда она подошла ближе, то увидела в глазах женщины растерянность. Зайдя за ее спину, Надидэ-ханым взяла ее под руки, словно боялась, что та вдруг может упасть и умереть.
— Большое спасибо, дитя мое. Но не утруждай себя более. На сегодня достаточно, — сказала она.
Теперь ханым-эфенди начала также помогать ей по хозяйству. Она не делала разницы между уборкой собственного дома и комнат в этом доме. Подобрав юбку, Надидэ-ханым собственными руками мыла пол в комнате больной, а кормилице из Карамусала доверила штопать рваные вещи. Иногда они привозили с собой Гюльсум и вместе приводили в порядок кухонные принадлежности и подметали комнаты.
Надидэ-ханым не была сильна в домашнем хозяйстве. Однако она слышала, как Мурат-бей с восхищением и гордостью рассказывал о своей чистоплотной и старательной матери, и стремилась показать себя такой же.
Теперь мутасарриф, который взял за правило приходить к ним домой каждый день, говорил: «Тетушка, я даже и не знаю, как вас благодарить. Ты снова вчера похлопотала… С твоей помощью я снова спал в чистой комнате, а в мой желудок попала пара кусочков свежей пищи… Ты бесподобная хозяйка!» — От его слов пожилой женщине казалось, будто у нее за спиной вырастают крылья. Она прямо-таки мурлыкала от радости, словно кошка, которую только что приласкали.
А барышни по-прежнему над ней насмехались: «Мама, ты прямо влюбилась в этого человека. Куда подевалась твоя прежняя ненависть?» Хозяйка дома ничего им не отвечала. Иногда смеялась вместе с ними, а временами сердилась:
— Да ну вас, разве вы не знаете, что такое человечность и родственные чувства? Люблю я этого человека или нет, какая разница… Как бы там ни было, это наш родственник. И притом, рядом с ним несчастная больная женщина, которой осталось жить несколько дней…
Отчасти эти слова были правдой. У Надидэ-ханым не осталось прежней ненависти к Мурату, однако она все равно не могла полностью доверять ему. Мурат был семейным человеком и очень дорожил вновь обретенными родственниками.
Вскоре выяснилось, что он прекрасно относится к жене и детям. Хотя в его доме хозяйство было заброшено, но разве он в этом виноват? Мужчина не обязан разбираться в домоводстве, как женщина. И потом, Аллах оградил этого человека от таких пороков, как пьянство и азартные игры. Детей он не бил, а когда разговаривал с женой, из его глаз скатывалась скупая мужская слеза… Ко всему прочему он был богат, даже очень… Если этот человек не хороший, о ком же тогда можно это сказать? Раньше Надидэ-ханым всегда хвалила собственных зятьев, называя их ангелами. Но если бы, спаси Аллах, они испытали хоть толику тех трудностей, что выпали на долю этого человека, можно ли было о них сказать подобное?
Наконец, Мурат был искренним и честным человеком. Никого не стесняясь, он говорил всю правду в глаза.
Но у него все же имелся один недостаток, с которым ханым-эфенди никак не могла смириться: хвастовство.
Мурат время от времени заводил разговоры о своем богатстве и храбрости. Когда он еще служил кайма-камом и ехал, лишь Аллах знает, откуда, на дороге он встретил четырех разбойников. Бандиты окликнули его. Однако Мурат выхватил ружье у одного из сопровождавших его жандармов и убил одного из разбойников, второго ранил, а остальных упустил.
Мутасарриф рассказывал об этом происшествии трижды за десять дней. Для сына безумного Джафера это не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Каждый раз, когда хозяйка дома слушала эту историю, она вся дрожала. Но спустя некоторое время у пожилой женщины зародились смутные подозрения, и она начала чувствовать необъяснимую антипатию к Мурат-бею.
Если кто-то из зятьев прочитал в газете о том, что, например, на безлюдной улице на кого-нибудь напали и отобрали кошелек, Мурат-бей горячился.
— Да бросьте вы, эфендим, — кричал он и сердился на несчастного, ставшего жертвой ограбления, больше, чем на вора, который его ограбил.
Если разговор заходил о деньгах, случалась та же история.
— Филан продал свой дом за восемь тысяч лир…
— Вах-вах… Если бы я знал, я бы купил у него этот дом.
— Вы знаете Филана?
— Как же мне его не знать? Когда у него трудности с деньгами, он приходит и берет у меня взаймы.
— Однако он был порядочным и покончил с собой из-за того, что не смог вернуть долг одному чиновнику…
— Если бы
