Наблюдая за ней, нервные барышни просто бесились:

— Эй ты… Оживись хоть немного… У меня внутри все кипит…. Еще чуть-чуть — и я взорвусь! — Когда они так кричали, Гюльсум невозмутимо улыбалась и вертела головой из стороны в сторону. Побои больше не действовали на нее.

Когда ханым-эфенди с кулаками набрасывалась Гюльсум, она не уклонялась от ударов, как прежде, а, наоборот, ближе подходила к Надидэ-ханым и неподвижно стояла. Девочка знала по опыту, что чем ближе она будет стоять к ханым-эфенди, тем скорее устанет ее рука и она сжалится над ней. Защищаться девочке не позволяли общественные устои, и она терпела.

Иногда Надидэ-ханым просила Гюльсум сделать что-то срочное и нервничала, глядя на ее нерасторопность.

— Девочка, ну-ка поторопись… Что ты ломаешься, как армянская невеста? — возмущалась она.

Гюльсум же, назло ей, еле шевелилась. Несчастная женщина срывалась с места и начинала подталкивать девочку.

Ее усилия оказывались не напрасными; девочка начинала работать немного быстрее. Но если ханым-эфенди снимала тапочек и шлепала Гюльсум, та, словно упрямый ишак, снова вставала, как вкопанная.

Иногда барышни, больше не в силах вынести все это, кричали:

— Мама, ну разве ты совладаешь с этой медведицей? Оставь ее, ради Аллаха… А то у тебя случится сердечный приступ.

Впрочем, Гюльсум была такой медлительной не из-за упрямства, а несколько по иной причине. Семь лет жизни, которые она провела в этом доме, подсказывали ей, что, сколько ни бегай и ни угождай — все будет мало, и ее в любом случае будут бить, дабы бегала еще больше и быстрее. Если ветки кизила[40], которыми ее избивали, никогда не заканчиваются, почему она должна утруждать себя напрасно?

Глава двадцать девятая

Несколько лет назад в доме случилась тайная трагедия. Бедная Надидэ-ханым, будто невеста, которую разлучили с любимым, несколько дней, уткнувшись в подушку, лила горькие слезы.

И снова этот кошмар был делом рук Гюльсум. Предательница сильно рассорила Бюлента с его бабушкой.

В тот период ребенок просто обожал Гюльсум. Она была для него лучше всех на свете. Он делился с этой замарашкой своими самыми дорогими игрушками и ловил каждое ее слово.

Он пил рыбий жир ради Гюльсум, ради нее же позволял стричь себе ногти и ради нее же давал себя умывать, хотя очень это не любил.

Поскольку Бюлента не брали с собой на прогулки из-за его бесконечных шалостей, они с Гюльсум, оставшись дома, натягивали простынь между подлокотниками кресел и часами играли в этой палатке.

Ребенку в то время исполнилось четыре. Он вошел в самый прекрасный возраст. Черты лица стали более заметными, волосы слегка кудрявились, на его щечках, на подбородке и на пухлых белых ручках виднелись ямочки. Было время, когда Бюлент, сидя на бабушкиных коленях, клал голову на мягкий подлокотник кресла и своим детским лепетом радовал ее тревожное сердце. Однако случилось так, что из-за этой плутовки и попрошайки ребенок прямо-таки опротивел Надидэ-ханым.

Когда старушка временами видела, как шевелится его голова внутри палатки, сделанной из простыни, она еле сдерживалась, и, хотя у нее внутри все закипало, она натянуто улыбалась и просовывала голову в палатку. Однако Бюлент сразу начинал кричать: «Уйди… Уйди… я не хочу, чтоб ты сюда входила!» — и швырял в бабушку разные игрушки.

Надидэ-ханым прекрасно понимала, откуда взялась такая ненависть к ней, но терпела и не жаловалась.

Теперь у нее не осталось оружия против этой девочки. Бюлент был еще слишком мал, чтобы понять правду о ней.

Словом, несчастная находилась в положении покинутой возлюбленной. Так как она была очень гордой, то никому не могла поведать о своем горе и изводила себя.

Наконец, чтобы полностью соответствовать образу покинутой возлюбленной, Надидэ-ханым надела маску равнодушия и перестала замечать Бюлента.

Перед дочерьми и зятьями она делала вид, что совсем не любит ребенка, только жалела, что эта подлая девчонка его совсем испортит:

— По сути, это безвольный, болезненный ребенок… В руках этой невоспитанной девчонки он совсем испортится… Мы все знаем, каким нехорошим словам она уже научила его в этом возрасте… Пусть пройдет еще несколько лет… Посмотрим, что за цветок вырастет…

Ее дочери несколько раз предлагали:

— Мама, если ты хочешь, давай не будем подпускать к Бюленту эту девочку.

Но она сердилась еще больше:

— Ну что за ерунду вы говорите! Может, проказнику доставляет удовольствие нюхать вшивую голову этой негодницы, Аллах с ним!

Неужели Надидэ-ханым ревновала? Скорее всего, она просто сравнивала эту ситуацию с той, когда добродетельный муж заводит себе новую жену или любовницу и разводится с прежней. Перед другими она держалась стойко. Но когда видела, как Гюльсум и Бюлент целуются, как ребенок кладёт свой подбородок на грудь девочки, и, с какой любовью та смотрит на него, сердце Надидэ-ханым наполнялось безнадежной тоской, и, чтобы не заплакать, она кусала язык и губы и хлопала себя по щекам.

Впрочем, влюбленность Бюлента в Гюльсум не продлилась слишком долго.

С возрастом у ребенка начал портиться характер. Например, он постоянно намеревался то разбить палкой кофейные чашки, то раскрасить чернилами чехлы на подушках или же вытащить из клетки дорогую канарейку Шакир-бея. Гюльсум считала, пусть делает, что хочет. Она была не против. Лишь бы он был доволен. Однако за ущерб, нанесенный Бюлентом, отвечала именно она.

Чем больше Гюльсум умоляла его: «Не надо, дитя мое… не делай так, любимый!» — тем больше ребенок делал все ей назло. Проказник ни на что не обращал внимания. Если они с Гюльсум ссорились, то тут же вмешивались его мама или бабушка. «Опять ты огорчаешь ребенка, негодница!», — говорили они и набрасывались на девочку.

И когда Гюльсум не давала Бюленту проказничать, он взял моду кричать: «Бабушка… смотри, эта грязная девчонка опять меня обижает!» Кроме того, ханым-эфенди придерживалась такого убеждения: «Все няньки и приёмные дети — подлецы. Перед родителями детей они делают вид, что безропотно сносят все детские шалости. Однако если останутся наедине, то обязательно сделают ребенку что-то плохое. А маленькие невинные бедняжки даже не могут пожаловаться!»

Если пожилая женщина вдруг слышала, что кто-то из ее внуков, оставшись наедине с нянькой или приемным ребенком, кричал или плакал, она тут же переходила в наступление и долго допрашивала ребенка. Бюлент это понял и начал жаловаться на Гюльсум постоянно, даже без повода. Как только он видел бабушку, то непременно подбегал к