Глаза поручика вспыхнули.

— Не извольте сомневаться, Константин Платонович, отслужу так, что будете довольны.

— Вот и чудно. Постарайся больше не выводить из себя Диего.

— Так точно. Разрешите мне заглянуть в кузницу? Интересно посмотреть, что там.

Я махнул рукой — пусть гуляет. Он кивнул, поклонился и пошёл на экскурсию к Прохору. Надеюсь, кузнец его не пришибёт случайно молотом.

* * *

За ужином эта история получила небольшое продолжение. Диего вела себя так, будто Кижа не существует вовсе. Даже когда он обращался к ней, испанка бесстрастно смотрела сквозь него. Вот это, я понимаю, самоконтроль.

Киж, чтобы не сидеть молча, попытался слегка полюбезничать с Александрой.

— Сударыня, я просто поражён. Вы сегодня…

— Господин Киж, — резко перебила его рыжая, — прекратите эти ваши штучки. Я вам что, дурочка на выданье? Или, ещё хуже, какая-нибудь профурсетка? Я маг, — она выставила на него палец, — зарубите себе на носу. И я не намерена тратить время на пустые вздохи под луной и прочую чушь. Будьте любезны оставить ваши комплименты для кого-нибудь другого. Или я попрошу разрешения у Константина Платоновича наложить на вас Знак молчания.

Никакого Знака молчания не существовало, тут Александра приукрасила. Но Киж такой поворот дела принял к сведенью и разом поскучнел. Обвёл взглядом стол и наткнулся на скромно сидевшую Таню. Девушка, со страданием на лице, мужественно пыталась есть ножом и вилкой.

Я не стал ему ничего говорить, а просто слегка тренькнул по невидимой струне, натянутой между нами. Киж мгновенно почувствовал моё недовольство и понятливо кивнул. Но не расстроился — минуту помолчал и переключился на Настасью Филипповну. Развлекал её разговором, делал мимоходом комплименты и много улыбался. Ключница хмыкала, хитро на него косилась, но было видно, что ей приятно. Вот уж за неё я точно волноваться не собираюсь, пусть сама разбирается.

* * *

Поздно вечером, когда я уже собирался лечь спать, в дверь робко постучали.

— Войдите!

В комнату проскользнула Таня и замерла у входа, опустив взгляд в пол. Александра и Настасья Филипповна отлично справились: переодели орку в приличное дворянское платье, уложили волосы в причёску вместо косы и, кажется, даже припудрили. Получилось, на мой вкус, очень неплохо — на придворную даму не тянет, но уже и не крестьянка.

— Что-то случилось, Таня?

Она помотала головой.

— Константин Платонович, можно спросить?

— Конечно, — я указал на кресло, — присаживайся и спрашивай.

Таня подошла к креслу, но садиться не стала. Встала за спинкой и опёрлась на неё ладонями.

— Константин Платонович, я вот чего подумала. Может, не надо меня… Ну, наряжать, и вообще. Давайте, вы меня так будете учить, а? Я и в своём сарафане всё понимаю. Ведь так? Не одежда же ум даёт? И комнату отдельную не надо, мне в людской хорошо было, даже веселее. И место за столом занимаю, вилкой тыкать не умею. А, Константин Платонович, так ведь? Только зряшные траты на меня…

— Сядь.

Вздохнув, Таня осторожно опустилась в кресло, сложила руки на коленях и снова потупилась.

— Сама придумала или подсказал кто?

— Сама, Константин Платонович. Я и не разговаривала ни с кем. Только думаю всё время, как вы меня “барышней” сделали.

— И что, не нравится?

— Нравится, — она шмыгнула носом, — как такое может не нравиться?

— А зачем тогда отказываешься?

— Так ведь я говорила! Траты лишние на меня, комнату занимать буду, одёжу…

— Это не причины.

Я подошёл к ней, взял за подбородок и поднял голову, чтобы она посмотрела мне в глаза.

— А теперь рассказывай честно, как на духу.

Таня молчала почти минуту — было заметно, как ей тяжело найти нужные слова.

— Страшно, Константин Платонович.

— А на бал с Марьей Алексевной не страшно было?

— Ой, ну вы скажете тоже! На бал понарошку было. Будто на колядки козой нарядиться. Или этот, как его, курнавал столичный. Вот и меня Марья Алексевна нарядила, свозила и отпустила, — Таня сделала жалостливые глаза, как у котёнка. — А вы меня на всё время хотите.

— И тебе от этого страшно?

— Ага, — орка кивнула, — знаете, как из платья бального не хотелось обратно в сарафан рядиться? А здесь я день похожу, два, три, и всё, привыкну. Приказывать научусь. По-хранцузски слова выучу. А случись чего, вышлете вы меня в деревню, так мне хоть удавиться будет. Не смогу я после такой жизни обратно возвернуться.

Не ошибся я в Таньке, умница она, какую поискать. Правильно всё обдумала, “оценила риски”, если можно так сказать. Одного не учла — никуда ей с этой дорожки не деться.

— Да, ты права: чем выше забираешься, тем больнее падать. Только и о другом подумай. Вот у нас по двору куры бегают, так?

Орка кивнула.

— А над ними в небе летает орёл. Кур много, а орёл один.

— Два. Они тут парой живут.

— Значит, два, неважно, — я улыбнулся, — всё равно их мало. Скажи, кем лучше быть птице: орлом или курицей?

— Орлом, — Таня ответила не задумываясь, — куру и в суп могут зарубить, и лисица с орлом утащить, ежели пригляда нет.

— Вот именно, Таня, вот именно.

Я встал напротив неё и наклонился, оказавшись с ней лицом к лицу.

— Сейчас у тебя есть шанс стать орлом. Не сразу, непросто, но орлом. Будешь стараться — поднимешься высоко-высоко, под самое небо. Да, падать оттуда больно, но и награда велика. Только ведь любой упасть может: и я, и князья, и даже императоров свергнуть могут.

Таня смотрела на меня пристально, не мигая.

— Я…

— Подумай, хочешь ли ты попробовать. Если нет, переодевайся в сарафан и всё будет как раньше. Но магию придётся забыть — тот, кто боится, к волшебству не годен.

— Константин Платонович…

— Иди. Время подумать у тебя до утра.

Таня встала, молча поклонилась и вышла.

А утром, когда я спустился к завтраку, она уже сидела за столом. В новом платье, с волосами, заколотыми черепаховым гребнем, и сосредоточенным выражением на лице. На мой вопросительный взгляд Таня коротко кивнула, и больше к этому разговору мы не возвращались. Я же говорил, что она умница!

* * *

Через два дня из