бы доказательства. Но господа министры и король считали нужным проявлять прекраснодушие и оставлять заговорщиков и мятежников безнаказанными - что ж, рано или поздно это кончится тем, что Луи Филипп будет убит или снова начнется революция.

Он читал доставленные ему агентами прокламации «друзей народа», читал проклятия в адрес богачей, которые грабят Францию, и призывы возродить девяносто третий год[21] и, пока он это читал, у Жиске желчь подкатывала к горлу. Он был в бешенстве от собственного бессилия. Надо в тысячу раз усилить поиски, надо поймать этих людей и сгноить в тюрьме! Он перероет весь Париж, и пусть газеты что угодно кричат о «драконовских мерах, предпринимаемых господином Жиске». Он… В этот миг вошла экономка и сообщила, что ужин подан.

Жиске захватил бумаги в столовую. Ужинал он сегодня один, потому что жена и дети были за городом - как и всегда по воскресеньям. Экономка снова подошла и сообщила, что в прихожей его дожидается какая-то девушка.

- Что за девушка?

- Очень красивая, сударь. У нее ваша карточка.

Жиске абсолютно не помнил об Адель, но у него мелькнула мысль, что это может быть одна из его осведомительниц.

- Просите, - сказал он, принимаясь за еду.

Вошла женщина, стройная, очень молодая, прилично одетая: в черном коротком плаще на красной подкладке и красном платье. Она подняла вуаль, и улыбка озарила ее лицо. Жиске узнал ее в тот же миг - эти глаза невозможно было спутать.

- Вы?

- Да, я, господин префект.

- Прелесть моя, но я же просил вас зайти неделей раньше.

Улыбаясь, она села рядом с ним:

- В моей жизни многое изменилось, господин префект. Я теперь нашла человека, который меня содержит. Но я обещала вам доказать, что знаю, что такое благодарность, и я пришла.

- Вы очень изменились. - Действительно, он если и узнавал ее, то только по глазам. Одежда ее, конечно, была небогата. Но в целом эта девчонка выглядела очень и очень прилично, как дочь или жена какого-нибудь добропорядочного буржуа. Кроме того, она держалась с врожденной грацией и обладала чудесной осанкой. - Признаюсь, мадемуазель, вы даже сбили меня с толку.

Она согласно кивнула. Потом загадочная улыбка показалась на ее губах:

- Надеюсь, господин Жиске, когда-нибудь я получу возможность удивить вас еще больше.

Она была прелестна. Жиске был рад, что она пришла и не хотел ее отпускать. Сама судьба устроила эту встречу: жены не было дома, а прислуга была предана ему лично и никогда ничего не рассказывала госпоже Жиске. Он был полным хозяином у себя дома. О, разумеется, сегодня у него было много работы, но он займется ею к утру - он вообще отличался выносливостью и трудоспособностью.

- Что ж, мадемуазель, - произнес он с ироничной улыбкой и поднялся, - раз ваш общественный статус теперь значительно повысился, я сочту за честь, если вы разделите со мной ужин.

Она снова кивнула. Префект налил ей вина, и она пила маленькими глотками, не спеша, очень изящно. У Жиске был нюх на манеры: он сразу определил, что девчонка воспитывалась не на улице. И, честно говоря, подозрение зашевелилось в груди: а уж не подослана ли она его врагами? В Палате были такие негодяи, которые могли устроить любую ловушку, чтобы навредить ему, - даже подстроить ту встречу в полицейском участке.

Она вдруг сказала:

- Послушайте, господин префект, у меня есть к вам один вопрос.

- Слушаю, - сказал он уже более сдержанно.

- Ваши люди… то есть ваши полицейские - неужели они действительно вписали меня в ту самую проклятую карточку?

Жиске усмехнулся:

- Таков закон. Вы разве этого не заслужили?

- Вовсе не заслужила. Я никогда не занималась этим и никогда не буду заниматься.

Он уклончиво ответил:

- Я разберусь с этим. В любом случае вам ничто страшное не грозит.

Она чувствовала, как внимательно Жиске смотрит на нее, - его взгляд буквально жег ей плечи, шею с золотистым завитком волос, и вдруг встала, почти коснувшись грудью его груди, так, что ее распахнутые зеленые глаза и сочные розовые губы оказались совсем близко его лица, и тихо, с легким придыханием и легким лукавством спросила:

- Я красива, ведь правда?

У него перехватило дыхание от ее неожиданной близости и красоты. Увидев ее сегодня, светловолосую, нежную, всю золотистую, он понял, что вряд ли сможет устоять. Конечно, следовало бы быть благоразумным и не терять бдительности… но сейчас, когда она была так близко, его воля на мгновение была сломлена. Он склонился к этим розовым нежным губам, поцеловал, на миг ворвавшись языком ей в рот, потом подозрительность пересилила, и он отстранился.

- Вы думали, что скажет об этом тот, кто вас содержит, моя дорогая?

Она очаровательно прикрыла рот рукой, показывая, как ей скучно вспоминать об этом, но ничего не ответила, села, поднесла к губам кусочек белого хлеба.

- Ну, хорошо, - сказал Жиске, тоже возвращаясь на свое место, - а вы не думали о том, что я могу ревновать?

Она улыбнулась:

- Вы? Ведь это ему я изменяю, а не вам.

- Что, он действительно так противен?

- Невыносимо!

- Но, как видно, иного на примете нет… А вы не думали, что я тоже был бы не прочь вас поддержать - я имею в виду деньги, разумеется.

Адель повернулась к нему и очень серьезно сказала:

- Только если у вас будет очень большое желание, господин Жиске. Я вообще-то многого хочу добиться в жизни, но вы мой друг и я не хочу, чтобы деньги портили наши отношения. Деньги ведь все портят, вы же знаете.

- Так, значит, вы бескорыстны?

Она засмеялась, поблескивая белыми зубами:

- Нет. Напротив. Я очень корыстна. Знаете мою самую большую мечту? Появиться в Опере с принцем крови… появиться в ослепительном туалете, так, чтобы все ахнули… чтобы все газеты называли меня самой прекрасной, самой изящной, самой дорогой женщиной Парижа…

Конечно же, я очень корыстна. Иначе моей цели не достигнешь.

Слегка удивленный, Жиске с улыбкой добавил:

- Ну, в таком случае выберите себе для первого бала в Опере какое-нибудь белое платье…

- Непременно белое?

- Это чтобы подчеркнуть вашу невинность, бесенок. Мне кажется, белое вам идет.

- Мне идет все. Но я сделаю так, как вы хотите, и выберу белое платье - из чувства дружбы к вам…

Было трудно понять, шутит она или нет.