я сможем ему помешать? — задал он риторический вопрос. — Голыми руками, что ли? Да и кому, честно говоря, приспичит тащиться на стройку ночью, если он вполне может за бутылку вывезти всю стройку днём, ему ещё и грузить помогут… Скажи, я не прав?!

Мне нечего было возразить, но я всё-таки напомнил:

— А старшой разве не проверял тебя ни разу?

— Прораб, что ли? Петрович? — Семён так весело рассмеялся, словно услышал забавный анекдот. — Делать ему нечего, чтобы по ночам от своей Нинки на стройку из города шастать! Он и меня перед первым дежурством пугал… Слушай, а Петрович тебе, случаем, не рассказывал про то, как некоему сторожу башку ломом проломили? — Он заразительно заржал.

— Топором, — возразил я, не понимая причины подобного веселья.

— Ну и жук наш прораб! Я потом всё разузнал о том, что случилось пару лет назад… Башку действительно проломили одному сторожу, но не во время дежурства, а во время траханья с чужой женой. Её муж, кстати, прапорщик, возвратился некстати с дежурства домой. Видит, на столе бутылка, закусь всякая, ну, думает, какая жена заботливая, заходит в спальню, а тот сторож с его женой кувыркается вовсю. Вот прапора и заклинило: схватил в сенях ломик и саданул по глупой башке…

— Насмерть?

— Нет, к сожалению…

— Почему «к сожалению»? — не понял я.

— Бедняга на всю жизнь «ха-ха» словил — дуриком стал. Сактировали его: бедолага после встречи с ломиком не только не помнил, откуда он, но даже своё имя позабыл напрочь. Живёт по подвалам и питается либо с помойки, либо чем Бог подаст…

— Да, получил удовольствие, — с сочувствием покачал я головой и, естественно, припомнил свою любовную историю с женой капитана — похоже, я легко отделался, но спросил о другом: — А что с прапором?

— А что с прапором… судили… дали два года условно и… из органов попёрли…

Начальник СМУ хорошо знал возможности кадровички: с того дня, когда Зинаида Валерьевна проявила ко мне внимание, моя жизнь потекла спокойно и размеренно. Конечно, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и моё спокойствие сопровождалось некоторыми издержками. Вначале, «на новенького», вроде было терпимо: два-три раза в неделю, когда не сторожил «объект», я приходил к Зинаиде Валерьевне домой и оставался на ночь.

Однако её аппетиты росли не по дням, а по часам. Дошло до того, что она при помощи своей подруги-врача выправила мне бюллетень, и я «болел» более трёх недель, из которых около двух провёл в её доме.

Но из своей «официальной» болезни я извлёк весьма и полезный опыт: оказывается, на Севере, где действуют так называемые северные надбавки, болеть весьма выгодно — за три недели болезни я получил по бюллетеню намного больше, чем за месяц работы.

К тому времени я познакомился с симпатичной учительницей, преподававшей в вечерней школе для «химиков». Альбине было двадцать семь лет, и у неё было трое детей, из которых самому старшему — восемь, а муж погиб на лесоповале.

Чтобы каждый раз не заниматься выпиской документа, разрешающего поездку в город, где проживали все сотрудники управления, Зинаида Валерьевна выправила мне постоянное разрешительное удостоверение, благодаря которому я мог даже снимать жильё в городе. Некоторое время я провёл у Альбины, пока не вернулась с отдыха её мама. В свою очередь Альбина познакомила меня со своей подругой Людмилой, которая согласилась сдать мне комнату в своей двухкомнатной квартире за вполне умеренную плату.

Людмила работала дамским парикмахером и была настолько высоким профессионалом, что даже выступала за советскую команду парикмахеров в Париже. В характере Людмилы сочетались совершенно, казалось бы, несочетаемые черты. Достигнув вершин в своей профессии, была откровенно ленива; обладая великолепной фигурой супермодели, имела не очень впечатляющую внешность и весьма крупный нос. При вспыльчивом, даже злобном характере была внимательна, заботлива, порой даже нежна. После того как я стал мягко отдаляться от Зинаиды Валерьевны, та встала на путь мести, что для меня могло закончиться довольно плачевно. Однажды, вытянув из меня, почему я такой грустный, Людмила нежно погладила меня по короткой стрижке, достала бутылку хорошего вина и после того, как мы выпили, заверила, что поможет мне, и просила больше не беспокоиться.

Думаю, нет нужды говорить, что с того дня мы довольно часто ночевали в одной кровати. Оказалось, что Начальник спецкомендатуры, тот самый «русский полковник», её родной, а главное, любящий дядя, который потакал всем капризам бедной сироты (её родители, большие любители горных лыж, погибли под снежной лавиной в Чешских Татрах, и дядя, родной брат отца, вполне достойно заменил ей и отца, и мать]. По просьбе Людмилы дядя перевёл меня из СМУ на должность режиссёра-затейника в Водный дворец города.

Это было уникальное сооружение, во время праздников трибуны забивались, как говорится, под завязку, а на воде разыгрывались целые представления.

Могу даже похвастаться, что мой сценарий, по которому подготовили и провели праздник Нептуна, посвящённый Новому году, заслужил одобрение не только прессы, но и властей города: я оказался первым «химиком», получившим денежную премию от городского исполкома.

«Премировать Доценко В. Н. за вклад в развитие культуры города Ухта…»

Как говорили побывавшие на том представлении, такой феерической постановки на воде они никогда не видели. Сейчас, вспоминая, каких усилий, каких нервных затрат мне это стоило, тем более что всё делалось за сущие копейки, как говорится, на чистом энтузиазме, приходит в голову, что повторить такое невозможно даже за большие деньги.

Скоро ли, долго ли, но моё пребывание на стройках народного хозяйства закончилось, и я наконец-то еду в Москву…

Глава 9

Борьба за «место под солнцем»

Заливаю горе крепким чаем,

Научился всё же чифирить,

С этим в забытьи и засыпаю,

Ты пойми: мне трудно стало жить!

По железной дороге возвращаюсь в Москву. Отчётливо помню: было такое чувство, что на моём лбу лежит печать только что освободившегося из заключения человека. Вроде и волосы чуть-чуть отросли, и одет я вполне прилично: забирали в мае, в мае и возвращаюсь, так что одежда вполне соответствовала сезону. Соседи по купе при первом моём появлении взволнованно стали озираться, приглядывать за своими вещами.

А когда разговорились и услышали от меня душещипательную историю о том, как меня, кинорежиссёра, ездившего в командировку для выбора натуры, обчистили в гостинице, украли даже документы, и мне приходится возвращаться домой налегке, да еще и за счёт органов следствия, мгновенно стали милыми и общительными людьми.

Не знаю, насколько я был