наживать себе лишних неприятностей, я махнул рукой на осторожность и, не церемонясь более, быстро поднял подол юбки, добрался до сокровенной, пышущей страстью влажной пещеры и стал стремительно ласкать её своды. Не прошло и трёх минут, как мощный поток стремительно вырвался наружу, женщина застонала так громко, что я с трудом успел зажать ей рот.

— Боже мой, какой же ты ласковый, — прошептала Зинаида Валерьевна с явным намерением сделать вторую попытку, расстегнула мне ширинку и полезла в неё рукой.

К счастью, в этот момент кто-то постучал.

Я метнулся за перегородку, моментально поправил одежду, с ужасом подумал, что любой, кто сейчас взглянет на меня, легко вычислит, что здесь только что произошло. Меня успокоило уверенное и несуетливое поведение соучастницы — спокойное лицо, точные движения, её громкий начальственный голос:

— Кто там?

— Толкачев, Зинаида Валерьевна!

Господи, это же сам Начальник нашего СМУ! Что делать? Мне хотелось раствориться в воздухе, исчезнуть, но хозяйка кабинета ободряюще прошептала:

— Не волнуйся, Витюша, всё будет хорошо… — И громко добавила: — Входите, Александр Алексеевич! — Нажала на кнопку, щёлкнул замок, дверь открылась, и в кабинет вошёл сухопарый мужчина лет сорока пяти: — А вы легки на помине, Александр Алексеевич, как говорится, на ловца и зверь бежит!

— Вот как? — улыбнулся тот и, взглянув на меня, близоруко прищуривая свои и без того маленькие глазки, дружелюбно добавил: — Остаётся только выяснить, кто ловец, а кто зверь! — Он ещё шире улыбнулся.

— Помните, я вам говорила о Доценко?

— Режиссёр из Москвы? Помню, есть какие-то проблемы?

— По медицинским показателям: Доценко — гипертоник, и его нельзя использовать на тяжёлых работах.

— Но у нас нет лёгких работ, вам же это известно не хуже меня, Зинаида Валерьевна, не так ли? — несколько растерянно проговорил Толкачев.

— Вы правы, Александр Алексеевич, тем не менее я нашла для него место.

— Вот как? Интересно какое…

— Сторожа…

— Но там, если мне не изменяет память, Вершинин, Северцев и Любомудров, как говорится, полный комплект.

— У вас прекрасная память, товарищ Начальник, — польстила ему кадровичка. — Но Любомудров освобождается через пять дней, и у него, кроме всего прочего, накопилось несколько отгулов, которые согласно КЗОТ мы должны предоставить или с его согласия, конечно, оплатить в двойном размере. Я с ним переговорила, и он согласен отгулять…

— Господи, чего я спорю с кадрами! Столько лет работаю с вами и никак не могу взять в голову, что это бесполезно… — Тут он повернулся ко мне и подмигнул: — Повезло вам, Доценко!

— В каком смысле? — не понял я.

— Стать любимчиком Зинаиды Валерьевны — всё равно что выиграть в лотерею!

— Скажете тоже, — лукаво усмехнулась женщина…

Сторожем я работал по графику: ночь сторожу, два дня отдыхаю, и так далее. Отчетливо помню своё первое дежурство. Тихая морозная ночь. Стройка освещена лишь одной стосвечовой лампочкой, раскачивающейся на столбе от ветра. Согласно инструкции каждый час я должен обходить стройку и «не допускать хищения социалистической собственности». Остальное время могу проводить в бытовке, небольшом вагончике с буржуйкой и деревянным топчаном.

Старший прораб, инструктировавший меня перед первым дежурством, предупредил, что в любое время может проверить, как я исполняю свои обязанности.

— …и, не дай бог, застану тебя отсутствующим на объекте или спящим — без объяснений выгоню. Вылетишь, как пробка из бутылки, и тебе не поможет даже Начальник отдела кадров! — заявил он.

Судя по его словам, начальник СМУ не преминул обнародовать свои догадки.

Естественно, не желая потерять такое клёвое место и не имея будильника, в первую ночь я очень боялся заснуть и потому, как только меня начинало клонить ко сну, тут же одевался и топал на обход. В свете яркой лампочки и луны девственный снег удивительно красиво искрился, а под ногами добродушно поскрипывал. Охраняемая площадь была довольно внушительной: чтобы обойти её по периметру, требовалось добрых тридцать минут.

Первый обход я сделал, когда ещё были слышны какие-то звуки со стороны поселка: голоса, музыка, лай собак, — и шагать было даже весело. Ночью все выглядело совсем иначе, не так, как при свете дня. Всё вокруг казалось совершенно незнакомым.

Я медленно брёл по свежевыпавшему снегу и старался думать о чём-нибудь приятном. Пытался даже стихи сочинять, но из этого, к сожалению, в первый обход ничего не вышло. Когда отправился на обход во второй раз, ощутил какое-то непонятное беспокойство. А пришло оно после того, как вспомнился рассказ старшего прораба. Он в красках поведал мне историю о том, как с год назад неизвестные люди наведались на стройку, чтобы стащить рамы и доски, но наткнулись на сторожа и зарубили его топором.

Весёленькая история для человека, заступающего на своё первое ночное дежурство, не правда ли?

Под впечатлением этой раздирающей душу истории иду я по стройке и стараюсь выбирать места посветлее. По спине мурашки и холодный пот. Повсюду мерещатся какие-то тени, слышатся подозрительные шорохи. Чтобы отогнать страх, начал громко петь — говорят, это помогает… Какое там! С огромным трудом сдерживался, чтобы не броситься бежать. Этот обход показался мне вечностью, а когда добрался наконец до бытовки, был так рад, словно получил известие о досрочном освобождении. Казалось, никто никогда не заставит меня отправиться в следующий обход.

Но, посидев и отогревшись, успокоился, чайку попил с бутербродами и даже посмеялся над своими страхами. Вполне возможно, мой организм сумел адаптироваться к новому положению и загнал страх куда подальше. Во всяком случае, следующий обход прошёл без каких-либо осложнений. И именно тогда мне и удалось написать одно из моих самых любимых стихотворений:

Поэт в неволе

Ты — королева в заточенье,

А я — придворный твой поэт,

Как будто бы лишённый зренья,

Но всей душой готовый петь…

Слепые лучше сердцем видят:

Бетона толща — не заслон.

Поэтому, в темнице сидя,

Могу я охранять твой сон.

Писать послания и оды

И воспевать красу души,

Желать простора и свободы,

Чтоб радостью земною жить.

Восторжествует справедливость,

Нас ждёт свобода впереди.

Надеюсь, Королевы милость

Меня тогда вознаградит…

Гораздо легче стало, когда я перекупил у одного хмыря старенький, но вполне исправный будильник. И совсем лафа пришла, когда Семён Вершинин, один из моих сменщиков, проработавший сторожем уже более года, как-то проговорился, что последний раз делал обход месяцев десять назад.

— Понимаешь, Виктор, я как рассудил: если кто-то захочет чего-то прибрать на нашей стройке, то чем ты или