– Как ты смог его приметить? – Панин никогда не жаловался на остроту своего зрения. Его в последнее время старые знакомцы-татары из хоругви Михальского даже начали уважительно именовать – Мэргэн за исключительную меткость. А тут, выходит, сплоховал и уступил немолодому греку. Досадно.

– На то я и кормщик, кирие, чтобы видеть в море и свет маяков, и скалы, и мели.

– Тоже верно.

– Ветер зашел к северу и посвежел, стало быть, до берега надо идти под парусами, а когда повернем у оконечности мыса на запад, в бухту, придется налечь на весла! – заметил Иерсмуза.

– Верно говорит! – согласно кивнул стоявший до сих пор молча командир флагманской галеры Селиверстов и вопросительно посмотрел на Панина.

– Добро, – кивнул тот и начал отдавать распоряжения.

Его приказ передали от борта к борту по всем идущим строем клина кораблям эскадры. Впереди шли три фелюги Татаринова, следом основные силы. Раздались негромкие команды, словно шепоток пробежал по палубам. Разобрав весла, гребцы выдвинули их поверх особой продольной балки – постицы в специальные отверстия, именуемые на галерах «импавезы», в память о тех временах, когда вдоль фальшборта крепили большие прямоугольные щиты – павезы. Совершать все эти действия уже непосредственно в порту было бы слишком непредусмотрительно и шумно, да и неразберихи не избежать. А так, за милю до берега, все прошло тихо и спокойно, да и люди разогрелись и занялись делом вместо того, чтобы с тревогой ждать в бездействии.

Федор заранее уговорился со своими капитанами о плане действий. Фелюги Татаринова и первые пять галер должны высадиться на берег непосредственно у стен крепости, чтобы сразу же пойти с лестницами на приступ. Остальным кораблям эскадры следовало немедленно брать на абордаж каторги и мавны турок и не дать «купцам» уйти в море. Помочь в решении этой задачи должно было и то, что османские моряки никогда не ночевали на борту, тем более находясь на базе флота – в Синопе.

Последние минуты перед высадкой растянулись в бесконечность. Сколько он ни вслушивался, вокруг царила тишина, нарушаемая разве что плеском волн, криками неугомонных чаек и редкими перекличками стражников на стенах, далекие голоса которых сохраняли поистине восточную безмятежность и покой. Они даже не подозревали, как близко к ним подобралась неминуемая смерть. Наконец нос галеры ткнулся в прибрежную отмель.

– Ну, с богом! – Панин широко перекрестился и надел шлем.

И первым спрыгнул в воду, оказавшуюся ему почти по пояс. Следом за ним тут же последовали остальные охотники и верный Васька, который тащил разом саадак и карабин своего хозяина. И то и другое он предусмотрительно поднял высоко над головой, чтобы не замочить.

«Молодец», – одобрительно подумал Федор, спрятавший пистолеты за пазухой кожаного камзола.

Выбравшись на берег, он стал внимательно прислушиваться, но плеск воды и сдавленные ругательства подчиненных мешали ему.

– Тихо вы! – не выдержав, велел им полковник.

– А мы чего, мы ничего, – дрожа от возбуждения, шепнул ему Ванька Кистень. – Казачки, поди, уже на стены лезут, а мы что же? Эдак, чего доброго, всю потеху пропустим.

– Парфенев, – уже не таясь, четко приказал Федор, – запаливайте факелы и жгите все вокруг. Остальные за мной!

– Есть, – хищно осклабившись, отозвался сотник.

Не дожидаясь, пока все бойцы соберутся вокруг, полковник двинулся первым. Впереди послышались испуганные и растерянные крики, сменившиеся спустя мгновение стонами, лязгом железа и прозвучавшими, словно гром, первыми выстрелами.

– Вперед! – прокричал Панин, выдергивая шпагу.

И сам, не сдержавшись, бросился бегом к проступающим в свете разгорающихся пожаров громадам каменных укреплений. Правее виднелся бастион с черным провалом арки ворот. Казаки уже успели вскарабкаться по своим лестницам наверх и перерезать немногочисленных часовых, после ринулись вниз, чтобы открыть ворота.

Однако там их ждали успевшие проснуться караульные, и завязалась отчаянная рубка. Поначалу туркам почти удалось отбиться, но донцы все прибывали и прибывали, скоро им удалось оттеснить защитников от ворот и сдвинуть засовы.

– Навались, браты! – сдавленно крикнул Татаринов, упираясь что было мочи в створку.

Высокая, сажени в две, тяжеленная воротина неохотно поддалась и медленно, со страшным скрипом начала отворяться. Мигом сообразившие, что происходит, охотники бросились на помощь казакам и вскоре сумели освободить проход.

– Мишка, ты? – бросился к товарищу Панин. – Живой?

– А что мне сделается? – усмехнулся тот и тут же дурашливо пожаловался: – Только надорвался маленько, турки-ироды ворота не мажут, не иначе все сало сами стрескали!

– Тьфу на тебя, скоморох! – не выдержал Панин, но тут же обернулся к берегу и заорал во всю мочь своих легких: – За мной, охотники, город наш!

Подчиненные ответили ему восторженным ревом и тут же нескончаемым потоком ринулись за своим командиром вперед.

– Вот это голос! – одобрительно заметил есаул. – С таким хоть в архимандриты можно…

– Где Позднеев? – спросил у подбежавших ратников Федор, которому было недосуг зубоскалить со старым приятелем.

– Здесь я, господин полковник, – хрипло отозвался сотник, держась за голову.

– Ты ранен?

– Куда там, – сплюнул Митрофан. – Запнулся в темноте, да так упал, что дух из меня вон. Грешным делом, думал, убьюсь.

– Идти можешь?

– Что там идти, – отмахнулся старый служака. – Коли чарку поднесут, так я и сплясать смогу!

– Тогда прикажи своим лестницы собирать да пойдем к старой крепости, – приказал Панин, после чего добавил с кривой усмешкой: – Выпивки не обещаю, а вот танцы устроим!

– Это мы завсегда, – осклабился Позднеев и заорал в темноту: – Кистень, мать твою, кому велено тащить лестницы!

– Чуть что, так сразу Кистень, – пробурчал капрал, помогая подчиненным. – Несем уже, Митрофан Егорович!

– То-то что несете, – ничуть не обманулся угодливым тоном бывшего разбойника сотник. – Живее мослами шевелите, а то турки всю добычу спрячут.

Подгонять, впрочем, никого не требовалось. Охотники с казаками и сами прекрасно понимали, что малейшая проволочка может привести к ненужным потерям, а то и к неудаче, потому старались как черти, рысью пробежав вверх по дороге, ведущей к цитадели, стоящей на вершине. Как и рассказывал Коста, вскоре они вышли ко второму ярусу стен. Но охраны на стенах почти не оказалось. Их встретили лишь редкие выстрелы из ружей и луков. В сполохах огня меж зубцов мелькали побелевшие от страха лица.

– Лестницы ставь! Все наверх! – громко скомандовал Панин, после чего велел ни на шаг не отстававшему от него денщику: – Васька, подай лук!

Получив свое излюбленное оружие, полковник на пару секунд застыл, выравнивая дыхание, после чего принялся выпускать одну за другой стрелы по мечущимся по стенам противникам.