Димка еще пару раз глубоко вдыхает, на мгновение замирает в моих руках, словно ищущий ласки котенок, а затем отшатывается.

Я тянусь за ним ладонями, но он отсаживается прямо по полу еще дальше, так, чтоб нас обоих видеть.

Меня, потерянно уронившую руки на колени. И Матвея, чье тяжелое дыхание слышу за своей спиной. Очень близко.

Слишком.

А затем ощущаю, как жесткая ладонь обхватывает меня за талию и по-собственнически роняет назад, заставляя опереться о каменную надежную грудь.

Это настолько показательно выглядит, что Дима, прекрасно отследивший движение Матвея, сужает глаза, а губы изгибает в жестком ревнивом оскале.

Я дергаюсь, пытаясь вырваться и снова подползти к сыну, поговорить с ним, утешить, хоть что-то сделать! Но Матвей не пускает, жестче давя на талию.

Он смотрит поверх моей макушки в глаза сыну. Я не вижу это, чувствую.

Дима смотрит то на меня, то выше моей головы, на Матвея.

И затем снова на меня.

– И как долго? – спрашивает он.

С волнением замечаю, что голос его хрипит. Неужели, Матвей слишком сильно сжал? Надо же скорую! Вдруг что-то с гортанью? Он же… Он же, как зверь! Вообще силу не соизмеряет! Дима же такой маленький…

Ловлю себя на этой мысли, пропитанной священной материнской яростью, и торможу, еще раз оглядывая своего маленького, практически двухметрового сына. С широченным разворотом плеч. С мощной шеей. С тяжелыми ручищами, сейчас непроизвольно сжимающимися в кулаки.

И взгляд у него – не детский.

Мой сын давно вырос. И я, вроде, замечала, понимала, но как-то все не до конца.

А сейчас…

– Несколько месяцев, – опережая Матвея, говорю я.

Дима неверяще качает головой, смотрит теперь только на Матвея.

– Какого хера ты это сделал? – рычит он, – ты же знал, что это – моя мама! Какого ты к ней вообще?..

– Я ее люблю, – выдает Матвей, и еще сильнее сжимает меня, в ужасе дернувшуюся было в сторону.

Глаза Димы становятся совсем черными, сумасшедшими. Кажется, еще одно слово – и он снова кинется на Матвея! Несмотря на то, что силы явно не равные. Дима забывает себя в ярости иногда. А здесь…

– Брат, давай поговорим, – продолжает Матвей, – я не хотел, чтобы так…

– А как хотел? – снова срывается на рык Дима, – по-тихому спать с моей мамой? За моей спиной? Тварь ты, а не брат! Ну а ты? – он смотрит на меня, – как ты-то могла? Ты в курсе, сколько у него баб? Ты понимаешь, что просто развлекуха для него?

– Димас! – рычит предупреждающе Матвей, – это не так. Выбирай выражения.

– Да я охереть, как стараюсь! Выбирать! – отвечает Дима, и опять переключается на меня, – мам… – неожиданно его голос ломается, становясь по-детски обиженным, – мам… Зачем ты так? Ты же знала, кто он…

– Я его люблю, Дим, – я сама не верю в то, что говорю это сейчас. В такой обстановке. И, судя по сильнее сжавшейся на моей талии ладони, для Матвея это тоже неожиданность. Но больше ничего в голову не приходит. Только говорить правду. А это – правда.

– Любишь? Его? – Дима смотрит на меня, и я вижу, как чуть подрагиваюст его губы, словно заплакать собирается, как в детстве, но сдерживается изо всех сил.

Сжимает кулаки, резко встает и выходит из комнаты.

– Дима… – я копошусь в руках Матвея, пытаясь вырваться и побежать за сыном, но меня не пускают. Более того, спеленывают еще сильнее, лишая возможности шевелиться, а в ухо утыкаются горячие губы:

– Не надо, пусть прогуляется, выдохнет…

– Да откуда он тут вообще взялся? – со слезами на глазах говорю я.

– Ну так он же с Лизкой дружит, они часто сюда приезжают на лошадях кататься, – как само собой разумеющееся, отвечает Матвей, продолжая меня удерживать и мягко поглаживая по напряженному животу своей огромной ладонью, – он Лизку, наверно, искал… Я и не знал, что он сегодня тут будет…

– Да почему ты мне не сказал, что такая вероятность вообще есть? – горестно прерываю я его, – я бы ни за что не поехала сюда!

– Потому и не сказал, – отвечает спокойно Матвей и целует меня в макушку, – в конце концов, лучше так, сразу. А то ты со своими страхами могла нас еще пару лет так друг от друга прятать.

– Господи… – я, как-то разом обессилев, откидываюсь затылком на грудь Матвея, – что теперь будет-то?

– Все хорошо будет, малыш. Поверь мне.

Я молчу, не желая отвечать, что в этом-то и есть основная сложность для меня.

Поверить.

Глава 39

После всего случившегося из комнаты выходить банально страшно. Словно я опять возвращаюсь во времена своей глупой юности, когда пришла в гости к парню, и нас застали его родители за самым разнузданным развратом.

Только сейчас все еще хуже.

Потому что застал меня сын.

И еще потому, что произошло это в чужом доме, при первом знакомстве с родителями жениха, так сказать!!!

Просто ужас, даже голова болеть начинает от распирающих ее мыслей. И никакие утешения Матвея тут не помогают.

Тем более, что он, с истинно мужским спокойствием и невозмутимостью, явно не проникается всем хтоническим кошмаром ситуации! А я даже объяснить не могу, голос срывается, и истерика, глупая, несвоевременная, подкатывает.

Дима ушел в ярости, он наверняка считает меня предательницей! И Матвея предателем!

Он же совершенно отмороженный у меня на тему принадлежности!

Собственник!

Мама – это только его!

Никогда маминым сынком не был, тот еще хулиган рос, но пожаловаться на отсутствие внимания и любви с его стороны я не могу.

У Димасика на все всегда было свое мнение, самостоятельность зашкаливала, но меня он слушал. И слышал. И вообще, у нас с ним на редкость доверительные отношения. Были.

Были!

– Мне надо его найти, – все же пытаюсь я прорваться через преграду Матвея, – надо объяснить…

– Не надо.

Матвей проявляет настойчивость, не выпускает меня из своих рук, гладит, успокаивает, нежно целует в висок. Его большие ладони все время скользят по спине и плечам, сжимают, мягко контролируя мои неконтролируемые порывы.

– Ну как не надо? – выхожу я из себя, – как не надо? Я должна объяснить…

– Успокойся, – Матвей отстраняется для того, чтоб заглянуть в глаза, поймать мой беспокойный, наверняка, безумный взгляд, поделиться своей уверенностью в том, что все решится, все будет хорошо, – я разберусь.

– Это – мой сын, – начинаю я, но Матвей настойчиво перебивает:

– В первую очередь, он – мужик. И мой друг. Я с ним разберусь по-мужски.

– Нет! Это я должна сделать! Ну как ты не понимаешь?

– Я все понимаю, малыш, – Матвей держит так легко, совершенно не замечая моих истерических попыток вырваться на волю, и говорит, спокойно и убедительно, – но здесь вопрос в первую очередь между нами. Мы разберемся. А ты посмотри пока что картинную галерею.