– Я сразу тебя захотел себе, малыш, когда увидел только, – чуть хрипло говорит Матвей. – И то, что ты оказалась матерью Димаса… Это вообще никак не остановило. И потом, когда ты меня прогонять начала… Только еще сильнее завела, и все. Я тебя хочу. Себе. Навсегда, малыш. Просто прими это, смирись. Серовы не отпускают свое.

– А если… – я кусаю губы, но потом все же проговариваю один из самых страшных своих страхов, основанный на жизненном опыте, – если ты наиграешься, Матвей? Ты еще такой мальчик…

Он молчит пару секунд, а затем, несдержанно выругавшись, толкает дверь ногой ванной комнаты, вынося меня в коридор.

Охаю, опасаясь, что нас сейчас увидит его отец или мачеха, или, что куда хуже, Лиза, но Матвею плевать, похоже.

Он делает пару шагов по коридору и так же, толкнув ногой дверь, заносит меня в какую-то комнату.

Спальню.

Я это понимаю, когда оказываюсь спиной на кровати. Смотрю в глаза нависшего надо мной Матвея, стремительно заволакиваемые мглой, и с обреченностью осознаю, что наш разговор сейчас прервется.

Похоже, я, своими словами, опять на какую-то болевую точку нажала, и Матвей сорвался с катушек…

Если нас тут сейчас застанут, это будет фиаско…

Ужас…

Но, на самом деле, я не в полной мере понимала тогда, что такое реальный ужас.

И сполна осознаю это, когда Матвей набрасывается на меня с голодным поцелуем, а приоткрытая дверь распахивается, и кто-то громко извиняется:

– Ой, сорри, Серый!

Знакомым голосом извиняется.

Голосом моего сына.

Глава 38

– Серый, ну ты бы хоть двери закрывал… – все так же громко и весело говорит мой сын, а я изо всех сил вцепляюсь в футболку на груди Матвея, ощущая, как сердце замирает от ужаса.

Матвей выдыхает, мягко ведет языком по моим губам, успокаивая, а затем, не успеваю я даже пискнуть протестующе, как он отжимается на руках и встает.

Я ничего не могу с этим поделать.

Просто ничего.

Матвей мог бы подождать, пока Димка выскользнет за дверь, в конце концов, он именно это и собирался делать, обернулся уже на пороге, ощутив шевеление за спиной и не сдержав любопытства.

Он всегда ужасно любопытный, мой мальчик…

И ведь Димка не узнал меня, это вполне очевидно же! Попробуй разбери, кого там Матвей к покрывалу прижимает! Я слишком мелкая по габаритам, по сравнению с ним, полностью под его тушей потерялась же, одни только ноги раздвинутые было видно!

Мы могли бы оттянуть как-то это все, избежать…

– Мама?

Димка замирает на пороге, уставясь на меня, все еще не имеющую сил подняться и прямо посмотреть на своего сына.

В его голосе столько неверия, что мне становится еще больнее. И стыднее.

Господи, сколько раз я с ужасом преставляла себе эту сцену! Когда Дима узнает о моей связи с Матвеем, о моей проклятой слабости!

Каждый раз холодным потом обливалась же!

Диким, смертельным ужасом!

Но никогда, даже в самом жутком сне, я не могла себе представить, что все произойдет вот так.

Что мой сын застанет меня в постели со своим лучшим другом. Это словно… Словно пропасть какая-то, безумно глубокая, бездонная.

И я лечу, лечу, лечу…

И чем ниже, тем страшнее.

– Димас, – начинает Матвей, но Димка делает шаг вперед, закрывает за собой дверь, отрезая нас от всего мира.

– Мама?

Его родной голос, полный сейчас непонимания и неверия, режет по живому. И заставляет меня прийти в себя и вынырнуть из трусливого отрицания ситуации.

Все уже случилось, Мира.

Ты долго пряталась, долго лавировала между ними двумя, малодушно не желая принимать решение.

И вот получила то, что получила. Жизнь не любит трусов и дураков. И всегда по ним бьет так, что потом встать очень сложно.

Вдвойне, втройне.

Словно показывая, что не стоит выдумывать, не стоит прятаться. Что нужно всегда быть честными в первую очередь с собой. И с окружающими.

Я этому и сына учила.

А сама…

Боже, что я наделала???

Сажусь на кровати, игнорируя протянутую для помощи руку Матвея.

Не могу сейчас к нему прикасаться, на глазах Димки. Потому что снова малодушно тянет спрятаться от испытующего взгляда сына за широченной спиной своего любовника.

Друга сына.

Боже, какой ужас!

Да как я в это все попала-то?

За что?

Поправляю волосы, вытираю губы.

И все это под постепенно наливающимся черной злобой и ревностью взглядом Димки.

Мне надо ему что-то сказать, как-то объяснить произошедшее, но слов нет!

Какие тут могут быть слова?

“Дима, я случайно нескольно месяцев назад встретила твоего друга. И затащила его в постель. В тот же день. Да чуть ли не в тот же час, бог мой! И потом мы с ним периодически встречались и занимались сексом”.

Отличная речь, да.

И, самое главное, в нынешних реалиях вполне актуальная. Я же решила больше не врать? И сына же этому учила всю жизнь? Вот и сейчас, на своем примере…

Но я не успеваю ничего сказать.

Димка переводит взгляд на спокойно стоящего рядом с кроватью Матвея и с диким рычанием кидается на него!

Вскрикиваю в ужасе, потому что это внезапно происходит!

И так быстро!

Я глазом моргнуть не успеваю, как парни начинают кататься по полу, вцепившись друг в друга и сдавленно рыча.

Комнату наполняют яростные звуки борьбы, и у меня волосы дыбом встают! Я вскакиваю на кровать, подбегаю к краю и с ужасом смотрю, как Дима и Матвей мутузят друг друга.

Это так страшно!

Хорошо, что ни у одного, ни у второго нет нормального расстояния для размаха кулака, потому они используют в основном удушающие приемы. И в этой борьбе Дима проигрывает, конечно.

Он гораздо легче своего противника и занимался единоборствами. А Матвей – греко-римской.

Потому нет ничего удивительного, что буквально через пару минут Дима попадает на удушающий.

Матвей сжимает его за шею сзади, не пускает, не дает ни слова выхрипеть.

Спрыгиваю на пол, падаю на колени перед ними, пытаюсь расцепить жесткий захват Матвея:

– Отпусти его, слышишь? Отпусти! Задушишь же! Господи! Да отпусти его!

По моим щекам текут слезы, лицо Димки стремительно краснеет, и я, потеряв всякий разум, изо всех сил луплю ладонями по железному предплечью, сдавливающему шею сыну.

Матвей отпускает, и Димка, сделав судорожный вдох, резко откатывается в сторону, кашляет натужно.

И я ползу к сыну на коленках, обнимаю его, глажу, стремясь, как когда-то в далеком детстве, утешить и закрыть от всех напастей.

Вот только сейчас именно я являюсь источником этих напастей. И это бьет. Больно и остро.

– Димочка… Дим… – шепчу я, садясь прямо на полу и гладя красное лицо сына, осторожно трогая