Заветная лепешка представляла собой отвратительное месиво. Ведь она лежала в мешке, который служил подушкой. Теперь раскрошенный, раздавленный хлеб был залит водой и перемешался с песком.

Клавдий съел всю эту кашу, выбросил ставший ненужным мешок и, держа бурдюк с остатками воды разрубленной стороной вверх, пошел вперед.

Римлянин пожалел, что не спросил у этих пустынных диких иудеев, в какой стороне ближайший город, оазис, селение. И теперь он не знал: в какой стороне была его надежда на спасение. Теперь ему стало безразлично, куда идти.

С трудом Клавдий одолел очередной холм и вдруг… его взору открылась необъятная водная гладь. Однообразный пейзаж изменился столь неожиданно, что легат принял возникшее море за пустынный мираж. Тем не менее он начал спускаться к воображаемой или реальной (Клавдий еще точно не знал) воде.

По мере приближения море не исчезало, не отодвигалось назад, но что-то продолжало тревожить странника. Наконец Клавдий понял: не доставало множества рыбачьих лодок, коих он всегда видел на Галилейском озере; над водной гладью в поисках добычи не кружили птицы.

Несчастный уже не был уверен за надежность своего зрения и ясность ума до тех пор, пока не вошел в море обеими ногами. Вода показалась ему необычайно тяжелой. «Это от усталости», – утешил он себя. Легат набрал в соединенные ладони воды и поднес ко рту. В следующий миг он с отвращением выплюнул воду. Она была жутко соленой.

Среди бескрайнего моря воды жажда стало мучить с новой силой. «Будь что будет, попробую глотнуть этой отравы», – обреченно решился Пилат. Он снова зачерпнул ладонями воду и, на этот раз не смакуя, влил прямо в горло. Но проглоченное со страшным кашлем мгновенно вылилось наружу, не успев толком побывать в организме.

Откашлявшись, Клавдий принялся осматриваться по сторонам. Осмотр не принес ничего утешительного. В море не было шустрых стаек маленьких рыбок, привыкших резвиться на мелководье – недосягаемом для крупных хищников. Не было ракушек с моллюсками, которых в нынешней ситуации недавний гурман съел бы в сыром виде.

Отчаявшийся Клавдий медленно брел в открытое море. С каждым шагом сопротивление воды увеличивалось. С полным безразличием легат упал на спину, надеясь, что его страдания закончатся таким способам. В последний раз он взглянул на небо и предусмотрительно закрыл глаза – ему пришла в голову мысль, что здесь ведь никого не найдется, чтобы сомкнуть его безжизненные веки. В общем, легат как мог приготовился к смерти.

Вскоре он почти с ужасом обнаружил, что утонуть никак не получится. Лежавшее словно на пуховой перине тело приятно колыхалось на небольших волнах. При каждом вдохе вода полностью выталкивала его на поверхность.

То было Мертвое море, в котором не могли существовать живые организмы; в котором из-за огромного количества растворенной соли невозможно было утонуть. Если бы Клавдий был знаком с трудами Страбона и Павсания, то он бы знал, что немного дальше в море впадает река Иордан и что, если б он проследовал вдоль берега, то мог наткнуться на хижины старателей, добывавших в местных водах асфальт. Но воинственный легат географическим знаниям предпочитал меч и интриги. Как оказалось, не всегда искусное владение оружием может спасти жизнь.

Легат развернулся к берегу и, с трудом волоча ноги, выбрался из проклятого озера. Вместо того чтобы следовать вдоль берега, Клавдий решил вернуться к пустынным отшельникам. В их селении он надеялся вновь разжиться водой и чем-нибудь съедобным, а также разузнать насчет ближайших городов. Но этот план оказался неосуществимым – не только из-за отсутствия сил, но и потому, что разгулявшийся ветер, упрямо несший с собой песок, засыпал его следы. Клавдий спустя час трудного пути уже не представлял, в какой стороне находится поселение пустынных людей, и даже не мог определить местоположение злосчастного моря.

Он шел даже не туда, «куда глядят глаза», – голова его была опущена вниз. Веки налились тяжестью, и у легата недоставало сил их открыть. Большей частью он шел, куда вели ноги.

Удача окончательно покинула Марка Клавдия. Он споткнулся; падая, легат инстинктивно сжал разрубленную часть бурдюка. Но… Колено попало на сосуд с остатками драгоценной жидкости, пробка выскочила, и все содержимое вылилось в песок. Римлянин разжал руку и безвольно упал на спину.

Ураган, несший с собой песок, прекратился, легкий ветерок приятно охлаждал лицо и тело. Легат уснул. Ему снился сон, который совсем недавно на добрую половину был явью.

Он только что получает от Тиберия приказ сменить Понтия Пилата на должности прокуратора Иудеи. И вот он сидит в своем претории, окруженный ликторами. Время обеда. Стол завален яствами, и Клавдий не спеша наслаждается каждым из них. Маленькие перепелиные яйца заняли прилично времени, но легат с удовольствием возился с этим деликатесом. Прелестная рабыня подала цыпленка под соусом, секрет которого знал только повар Понтия Пилата. Теперь виртуоз своего дела готовит для него – Марка Клавдия. Все было настолько вкусно, что Клавдий с сожалением подумал: почему так мало можно съесть, почему желудок не может увеличиваться бесконечно. Глоток фалернского вина, охлажденного в ледяном роднике, возбудил угасавший аппетит. Прекрасный угорь с золотистой после прожарки кожицей следующим удостоился внимания Клавдия. Но довольно угря! Остатки доедят рабы. Ведь надо оставить место для десерта – диковинных фруктов в меду.

Ну а затем еще один десерт. Нет! Еды достаточно! То будет необычное наслаждение. Легионеры ведут закованного в кандалы Понтия Пилата.

Марк Клавдий в упор смотрит на своего предшественника, он желает насладиться зрелищем поверженного соперника, он ожидает увидеть сломленного жалкого человека, согнувшегося под тяжестью жизненных испытаний. Вошедший в цепях человек явно разочаровал Клавдия. Мужественное лицо заключенного хранило спокойствие и уверенность; ни страха, ни сожаления не прочел новый прокуратор в этих источающих силу и мудрость глазах.

– Император желает знать, почему ты плохо исполнял свои обязанности? – спросил Клавдий.

– Император или ты? – уточнил Пилат. – Если я стою перед тобой, а не ты предо мной, значит, Тиберию известна некая моя вина. Скорее всего, даже больше, чем знаю о ней я. Будет правильнее спросить о моих проступках у тебя, почтенный Клавдий.

– Ты совершенно не заботился о вверенной тебе земле.

– Это не совсем так. Я стремился, чтобы спокойствие сохранялось в этом благодатном краю, чтобы он приносил как можно больше пользы Риму. Да! Я ошибался, я не понял до конца эту страну и ее народ. О самой большой моей ошибке тебе рассказывать бесполезно, потому что и ты