приложил руки к ушам, затем к губам, давая понять, что он не слышит и не понимает чужеземца. Сам же, держа в руке последний незакрепленный вьюк, пытался забраться на верблюда. Ему это не удалось. Чтобы облегчить задачу, он принялся уговаривать животное стать на колени. Верблюд оказался упрямее осла и долго не соглашался выполнить требование хозяина. Наконец корабль пустыни смилостивился, но было слишком поздно.

Бедуину, ухватившемуся за верблюжий горб, не хватило нескольких мгновений. Меч легата молниеносно вошел в спину, пронзил его тело насквозь и достиг верблюжьего бока. Животное подпрыгнуло от неожиданной боли, отбросив в сторону умирающего в судорогах хозяина, и умчалось в пустыню.

Клавдий деловито протер меч одеждой еще вздрагивавшего бедуина и принялся потрошить его мешок. Его содержимое обрадовало римлянина. Среди выброшенных грязных тряпок оказался бурдюк с водой, вяленое мясо и сушеные финики.

– Тебе моя благодарность за угощение! – произнес легат в сторону остывающего трупа. – Сам виноват, что не поторопился оказать гостеприимство.

Клавдий насытился и утолил жажду. Сам собой встал вопрос, который мучил его последнее время, лишь ненадолго заглушаемый трудностями бесцельного пути. Что делать дальше? Возвратиться назад, к прежней жизни, он не мог, не имел возможности. Убийство несчастного бедуина и его грабеж родили в голове властолюбивого римлянина новый фантастический план. Он решил пристать к какому-нибудь разбойничьему отряду, коих было много в местах, расположенных на перекрестке торговых путей, связывающих Европу, Азию и Африку. Цели у вооруженных шаек были разные: от приземленных и ничтожных до благородных и возвышенных. Кроме откровенных грабителей в труднодоступных местах скрывались недовольные римским владычеством иудеи, которые не оставляли надежды вернуть независимость родины. Наиболее смелые не сидели сложа руки и пользовались популярностью в народе. Один из них – Варавва – чудесным образом избежал креста, притом, что его смерти упорно желал сам прокуратор Иудеи.

Мечты властолюбивого римлянина, утолившего голод, полетели в бескрайние дали. Вот он благодаря блестящему владению оружием и недюжинному уму становится во главе шайки. Его отряд растет и достигает размеров войска. А затем Клавдий по очереди сметает римские лагеря в Иерусалиме и Кесарии, изгоняет собратьев из Иудеи и сам правит цветущим краем. Он отомстит всем…

«Что же мне делать с Понтием Пилатом?» – думал легат, словно его недавний начальник вновь оказался в его темнице.

Взгляд Клавдия упал на коченеющий в десяти шагах от него труп бедуина. Вид окровавленного тела, портивший и без того безрадостный пейзаж, вернул римлянина на землю:

«Однако надо выбираться с этого кладбища».

И тут легат увидел навьюченного верблюда, уныло бредущего в его направлении, вернее, возвращающегося к своему хозяину. Но бедуин был мертв, и Пилат решил, что животное по праву победителя должно перейти к нему. Он надеялся заполучить прекрасное средство передвижения по пустыне, а тяжелые вьюки обещали стать неплохой добычей.

Клавдий оторвал от куста ветку с зелеными листьями, надеясь соблазнить такой едой верблюда. Но корабль пустыни печальными глазами смотрел на бездыханное тело бедуина и отнюдь не спешил признавать в легате нового хозяина.

Тогда Марк Клавдий с приманкой в виде зеленой ветки пошел навстречу желанному средству передвижения. Верблюд развернулся и неторопливо направился в противоположную сторону. Легат ускорил шаг – верблюд тоже. Клавдий понял бессмысленность спешки и перешел на обычную ходьбу, верблюд последовал его примеру. Расстояние между ними не увеличивалось, но и не сокращалось.

И вот, когда они удалились на несколько миль от оазиса, верблюд развернулся, описал петлю вокруг изумленного Марка Клавдия и своим верблюжьим бегом направился к месту ночной стоянки. Естественно, человек не мог сравниться в скорости с животным, которое рождено исключительно для жизни в пустыне. Верблюд приблизился к оазису, и у него был приличный запас времени, чтобы похозяйничать здесь.

Прежде всего, он отогнал шакала, поедавшего вяленое мясо из запасов, доставшихся Марку Клавдию. Затем некоторое время стоял и смотрел слезящимися глазами на бездыханное тело хозяина. Отдавши таким образом последние почести господину, верблюд занялся собой.

Первым, что удостоилось внимания из беспечно оставленных Клавдием вещей, стал бурдюк с водой. Видимо, бедуин поил из него четвероногого горбатого друга, потому что верблюд прекрасно знал предназначение сосуда для воды. Он некоторое время пытался добыть жидкость посасывая горлышко бурдюка, но естественному процессу мешала затычка. Верблюд оказался далеко не глупый: он наступил на бурдюк, затычка вылетела, и вода устремилась на песок. Образовалась небольшая лужица, тут же начавшаяся уменьшаться в размерах – песок мгновенно впитывал влагу. Верблюд молниеносно приник к лужице и пил до тех пор, пока от лужицы не осталось мокрое место. Затем деловито фыркнул, сплевывая попавший с водой песок.

Он взглянул на куски вяленого мяса, погрызенного и разбросанного шакалом, но интереса к ним не проявил. А вот сушеные финики, с легкостью извлеченные из мешка, который римлянин не удосужился даже завязать, – верблюду очень понравились.

Появление Клавдия помешало животному закончить трапезу и таким образом одновременно распорядиться наследством хозяина. Верблюд так увлекся, что подпустил вернувшегося Клавдия шагов на десять. Запыхавшийся человек последним усилием совершил рывок, но верблюд, выиграв всего лишь десятые доли мгновения, схватил зубами мешок и рванул вперед.

Отбежав на безопасное расстояние, верблюд (словно издеваясь, на виду Клавдия) продолжил заниматься финиками. Преследовать наглеца не был сил: римлянин поднял сдувшийся бурдюк, выдавил несколько глотков воды и свалился обессиленный прямо в песок. Так он пролежал минут десять.

Подняв голову, Клавдий убедился, что проклятый верблюд все так же неподалеку от него. Опустив морду в мешок, он выуживал оттуда пустынные деликатесы. Навьюченные мешки соблазнительно покачивались на его боках. «В них должно быть много еды и вина», – мечтательно подумал легат.

Вставать ужасно не хотелось, но было надо. Имелся реальный шанс поймать верблюда, пока его голова вместе с ушами находилась в мешке, пока он увлеченно копошился внутри его и шумно трескал финики. «Досчитаю до десяти и встаю», – обозначил себе предел отдыха Марк Клавдий.

Три капли воды

Охота на верблюда продолжилась.

На этот раз Клавдий подкрадывался к желанной добыче медленно и осторожно; собственно, бежать у него не было сил. Легат приблизился на расстояние вытянутой руки к животному, которое увлеченно копошилось в мешке. Сердце учащенно и радостно забилось.

И вдруг верблюд вытащил голову из мешка и, словно арабский скакун, отпрыгнул в сторону, проявив неожиданную резвость, несвойственную верблюжьему племени. Повод коснулся ладони Марка Клавдия, и лишь мгновения не хватило, чтобы сжать руку.

Обреченно легат направился к верблюду, тот неторопливо отошел от него. Так они и шли – почти рядом, но порознь. На этот раз верблюд принялся бродить