— Вы сейчас пытаетесь найти оправдание. Себе, ей, вашим будущим детям и даже мне, — снова перебил я его. Обвёл взглядом богато украшенную ложу. А ведь этот театр он для неё делал. Лукавит граф, ой, лукавит! Давно он со своей хорошенькой актрисой если не живёт в открытую, но лямуры крутит. Вот только стоит этот подарок более чем прилично. Денег у Шереметева действительно хватает на все его придумки.

— Нет, вовсе нет, ваше величество, я… — Шереметев почему-то смотрел на Раевского, словно тот мог ему чем-то помочь. Но Николай сам выглядел обескураженным. А я принял решение. Он всё равно женится, это уже никак не исправишь, да я и не собираюсь в этом ему препятствовать. Но вот использовать данную историю для подготовки будущей реформы, да ещё и на деньги непосредственного участника… Почему бы и нет?

— Вы ведь уже получили благословение, не так ли? — я старательно обдумывал пришедшую вот так с ходу идею. Если всё выгорит, то я получу плюс сто к карме. Нет — ну что же, зато небесполезное дело сделаем.

— Митрополит Платон благословил этот брак. Он посоветовал запись в церковной книге сделать без указания статуса Прасковьи. Обозначить как девицу Ковалёву, и всё на этом, — ответил Шереметев. Всё-таки решение о таком мезальянсе давалось ему с трудом.

— Николай Петрович, я дам вам своё позволение жениться на этой девушке. Более того, я сам буду присутствовать на вашем венчании, но при одном условии, — я задумчиво смотрел на Шереметева.

— При каком, ваше величество? — он облизал внезапно пересохшие губы.

— Вы создадите несколько театров в разных городах Российской империи, оснастите их всем необходимым, включая актёров и других работников, — я задумался. — И в репертуаре этих театров обязательно должны будут присутствовать спектакли, которые я утвержу. Да, и эти театры будут гастролировать именно с одобренным мною репертуаром.

— Каким репертуаром? — Шереметев нахмурился.

— Не бойтесь, ничего непристойного. Я, например, попрошу вас найти хорошего драматурга, который поставит спектакль на основе вашей любви, — и я хищно улыбнулся. — Крепостная девушка и красавец-граф… Такие истории остаются в веках, я вас уверяю. У него даже скулы слегка покраснели. — Или, например, сошедшая с ума женщина, убивающая, причём очень жестоко своих крепостных, в основном молодых девок да красивых женщин. Чем не трагедия? — Сперанский, услышав меня, не сумел сдержать выдох.

— Вы всё-таки хотите эту мерзость вытащить на свет божий? — проговорил он.

— Конечно. Потому что у меня сложилось впечатление, что многие до сих пор не понимают, за что её наказали. Очень мягко, к слову, — я бросил на него взгляд, от которого он попятился. — Правда, в пьесе должна быть другая концовка. Точнее, такая же, но не растянутая по времени так надолго. Ну, не знаю… Парень, вольный хлебопашец, влюбился без памяти в крепостную девушку. И уже собрал необходимые деньги, чтобы её выкупить, но тут взгляд безумной барыни упал на его зазнобу. Через череду приключений парень попал к царице, та выслушала его, и очень честный и справедливый следователь Тайной канцелярии поехал выяснять подробности. В пьесе должно быть много драк. Верные боевые холопы барыни перекроют дорогу, и наши герои не смогут сразу проехать в поместье. Да, следователь обязательно должен быть мастером клинка, — я задумался, а потом продолжил под взглядами выпученных глаз Раевского и Шереметева. Даже Сперанский слушал меня, приоткрыв рот. — В общем, они успели вовремя. Барыню арестовали и сослали в Сибирь, несмотря на титулы, а парень с девушкой поженились.

— А следователь? — внезапно с азартом спросил Раевский.

— Его наградили, как без этого? — я усмехнулся. — Прямо из рук царицы награду получил. Да ещё по дороге встретил очаровательную особу, дочь соседа той барыни. Или это уже будет перебор? — все трое медленно покачали головами. — В общем, посыл понятен? Справедливость восстановлена, причём не Емелькой-разбойником, а официальными властями.

— Это… — Шереметев запнулся. — Это будет очень странная пьеса, — наконец произнёс он. — Я сомневаюсь, что она будет пользоваться успехом.

— Будет, даже не сомневайтесь, — и я жёстко усмехнулся. — О ней начнут говорить во всех салонах до премьеры. О ней напишут все газеты, и будет даже парочка восторженных статей и парочка разгромных. Я вас уверяю, уже очень скоро все будут думать, что так оно и было на самом деле, даже те, кто непосредственно занимался дознанием и видел всё собственными глазами. Главное отметить, что пьеса поставлена по событиям, произошедшим в недалёком прошлом.

— И я даже догадываюсь, зачем это вам нужно, — задумчиво проговорил Сперанский. — Но более изысканной публике подобное зрелище может показаться несколько грубоватым…

— Значит, они пойдут на спектакль инкогнито. Они пойдут, Миша, даже не сомневайся. Только вот дело в том, что эта пьеса будет написана не для них.

— А для кого? — Сперанский нахмурился, а потом его лоб разгладился. — Я понял, ваше величество. Разрешите мне найти драматурга, который возьмётся и воплотит сей замысел в жизнь?

— Разрешаю, — я снова посмотрел на Шереметева. — Ну что, Николай Петрович, договорились?

— Я, в отличие от Михаила Михайловича, не знаю, зачем вам это понадобилось, ваше величество. Тем более, что я до сих пор уверен в полном провале этого спектакля. Но считаю, что это не столь уж и высокая цена за признание моего брака, — и Шереметев поклонился. На его лице проступило облегчение, словно он до конца не верил, что всё закончится для него относительно благоприятно.

В это время антракт закончился. Вернулась Лиза, Ростопчин проскользнул на своё место, чинно сложив руки на коленях.

— Здесь всё чудесно устроено, Николай Петрович, — Лиза благосклонно улыбнулась Шереметеву.

— Я счастлив, что вашему величеству понравилось, — прошептал Шереметев, и наши взгляды устремились на сцену.

Но проникнуться и оценить игру Гранатовой мне так и не удалось, потому что в ложу проскользнул Макаров. Судя по тому, что никто в ложу не ломился ни во время антракта, ни сейчас, Зимину удалось избавить меня на сегодня от Эдувиля.

— Что-то случилось? — шёпотом спросил я у Макарова. Он кивнул и протянул мне письмо. Я пробежался по нему глазами и снова зашептал: — Это что, не могло потерпеть до завтра?

— Нет, ваше величество. Нужно решить,