Шрифт:
Закладка:
– Он член партии?
Волиза бросил на меня короткий взгляд и принялся чертить на снегу круги мыском сапога. Через некоторое время он поднял голову и сказал:
– Боюсь, что он верит в партийные идеалы.
– Вы кадровый офицер?
– Нет. Свои лучшие 12 лет жизни я провел дома в семье.
С этими словами он встал и направился в обратный путь. Затем обернулся и сказал:
– Вы зачислены кандидатом в офицеры. Подумайте о военном училище!
Небо на следующее утро было кристально чистым. Стоял лютый мороз. Внезапно перед блиндажом «Ольга» появилась разведывательная группа русских. Каждый винтовочный выстрел наших солдат походил на удар грома. Но поскольку винтовки постоянно клинило, нам было приказано поставить заградительный огонь. После четвертого выстрела снежная пыль, попадавшая на замок орудия, таяла и тут же превращалась в лед. Стрельбу вести стало невозможно. Даже куски плотной материи при таком морозе не могли защитить затворы наших орудий от снежной пыли. Мы раскалили древесный уголь и в ведрах поставили его под лафеты. Какое счастье, что среди нас были умельцы на все руки. Но стрелять больше не потребовалось. Как оказалось, русская разведгруппа отошла назад уже после третьего нашего выстрела.
Пик холода пришелся на начало февраля, а потом под лучами яркого солнца с крыш домов началась капель. Только однажды из необъятной степи налетел ураган, принесший с собой пронизывающий холод. Это случилось как раз накануне того, как с родины пришли посылки с теплыми вещами: дамскими шубками, шалями, мехами, нижним бельем и прочим. Было 14 февраля.
Мне приказали прибыть на хоздвор для участия в плановых учениях. Вечером я уже сидел на софе рядом с больным и насмерть перепуганным Циппсом, слушая его рассказ о безумствах Флорича. По словам Циппса, тот чувствовал себя оскорбленным, когда его роту направили в резерв на наш хоздвор. Он метался из угла в угол и кричал, что в скором времени ему предстоит действовать самостоятельно на правом фланге дивизии, где он сможет вести войну по своему усмотрению. Судьба не заставила себя ждать. В скором времени его направили в бой во главе ударной группы, из которого он не вернулся. С ним погибло еще 20 человек.
– Его поведение походило на действия самоубийцы. Нельзя все помыслы направлять на получение Рыцарского креста.
– А как следует вести себя? – вмешались в разговор другие.
– По-солдатски, ландскнехты… – начал кто-то.
– Грабители и убийцы, – оборвал его Циппс.
– Рыцари-крестоносцы убили в Малой Азии всех евреев, – подлил масла в огонь я. – Они варварски разорили Константинополь, христианский город в те времена.
Циппс откашлялся, помолчал немного и сказал:
– Согласен, мой друг, ими двигали другие аргументы. Это было крещение на крови. Но сегодня уже никто не верит в Бога или в идею. Всеми движет только жажда убийства. Достаточно вспомнить фельдфебеля Хильдебранда, который застрелил раненого. При этом он даже не верил, что бедолага отправится на небо.
Разве Циппс не был прав? Разве вне христианства рай на земле не превращается в рабскую жизнь? Если вера не стоит более за моралью и аморальным, то она становится бессмысленной. Это наблюдалось и в России, и у национал-социалистов при опущении всех на уровень масс.
– От совести не осталось и следа, – заявил Циппс. – Мы опустились на самое дно.
– Тогда за этим будет только подъем, – ответил я.
– Если мы не погибнем, то да.
– Сегодня грабителями и убийцами у нас на родине являются почтовые делопроизводители, крестьяне, рабочие-металлисты, врачи и прочие добропорядочные граждане. Они качают в колыбельках своих детей и не переносят вида крови.
– Они не выдерживают искушения соблазнами, – продолжал гнуть свое Циппс. – Разве расстрел раненого не является искушением? Ведь его совершенно спокойно можно было оставить в живых и попытаться отправить в тыл. Мы не раз делали это. Я уверен, что среди русских тоже есть люди, которые пытаются спасти наших раненых. Но многие не выдерживают испытание искушением. Они потеряли бдительность и не замечают, что им дается право выбора. Это значит, что надо молиться и быть бдительными, чтобы не впасть в искушение, ибо в Писании сказано: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». (Матф., 25: 40). Ведь это так просто! Люди не понимают, что история творится в нас самих, что она не является силой, привнесенной извне. Она является ответом на вопрос, который должен задать себе каждый: ведет это меня к спасению или бросает в обитель зла?
На этот раз мы с Циппсом хорошо понимали друг друга. На следующее утро я вновь отправился в Гавриловку, а ночью нас четыре раза поднимали по тревоге. Мое орудие сделало 203 выстрела. Около 200 русских, сосредоточившись в овраге, попытались тремя группами окружить село. Они залегли было под нашим огнем, но внезапно их рота численностью до 60 человек прорвалась к середине села и закрепилась в развалинах дома в 30 метрах от нас. Мы забросали их ручными гранатами. Дом загорелся, и солдаты были готовы схватиться в штыковую. Тут подошли наши роты, потеряв 15 человек. Потери же противника составили 35 человек убитыми, и еще 15 человек были взяты в плен. Их группа проследовала мимо нашего расположения. Один из пленных сказал, что их расстреляли бы свои же, если они вернулись бы без победного результата. На них были надеты полушубки и меховые шапки, но чувствовалось, что они промерзли насквозь. И еще мы узнали, что у них в роте служили и женщины для работы на кухне и оказания санитарной помощи.
В течение всего последующего дня к нам из оврага приползали раненые. Мы угощали их горячим чаем, сигаретами и на кухонной подводе отправляли в тыл.
Дни стояли солнечные, но по ночам все еще ударял мороз. Снег таял медленно. Нашу безопасность обеспечивали десантные подразделения, выброшенные вдали справа от наших позиций. Известие о воздушных десантах вызвало тревожные мысли. А что, если противник начнет стрелять по болтающимся в воздухе беззащитным людям? Ведь солдатами они станут только тогда, когда их ноги коснутся твердой почвы. Мы долго размышляли над этим вопросом и пришли к выводу, что раньше десантникам наверняка дали бы возможность опуститься на землю и изготовить к бою пулеметы, но сегодня парашютистов убивают еще в воздухе.
Вечером у меня поднялась температура. Предположительно грипп. Я мучился от головных болей и целый день провалялся в постели, поскольку был слишком слаб, хотя
