— Господин мой, коли вы, как я полагаю, там, то, сделайте милость, раскачайте посильнее ваши колокола.

Эти слова, которые, уж не знаю как, стали всем известны, прославили Мари Фике, и в наших краях и по сию пору говорят: «Это тилузская девственница!», когда хотят посмеяться над невестой и сказать, что она облудница.

Облудницей называют девушку, которую я не желаю вам обнаружить в своей постели в первую брачную ночь, если, конечно, вы не воспитаны в духе философии стоицизма, которая учит ничему не удивляться и ничего не принимать близко к сердцу. Многие мужчины вынуждены быть стоиками в этих щекотливых обстоятельствах, которые еще довольно часто случаются в Турени, и не только в Турени. А если теперь вы спросите, в чем мораль этой истории, я с полным правом отвечу дамам, что озорные истории созданы скорее для того, чтобы обучить нравственности удовольствия, чем доставлять удовольствие от обучения нравственности.

Но когда этот же вопрос задаст мне старый, выживший из ума мышиный жеребчик, я скажу ему со всем почтением к его сединам: «Господь пожелал наказать сеньора де Валена за попытку купить то, что положено получать в дар».

Брат по оружию

Время действия: XVI век (царствования Франциска I и Генриха II).

В первые годы царствования нашего второго короля по имени Генрих, того самого, что безумно любил красавицу Диану[61], еще в ходу был благородный обычай, который постепенно сошел на нет, как и бесконечное множество прочих добрых старых традиций. Я имею в виду выбор брата по оружию — обычай, коему следовали все рыцари. Признав достоинства и мужество друг друга, рыцари становились братьями и верными союзниками на всю оставшуюся жизнь и защищали один другого на поле брани от неприятелей, а при дворе — от очернителей. В случае отсутствия одного товарища, второй, услышав, что кто-то обвиняет его дорогого брата в неверности, злодействе или черном коварстве, должен был сказать: «Твои уста лгут!» — и немедленно бросить оговорщику вызов, настолько каждый из них был уверен в честности своего названого брата. Нет нужды добавлять, что всегда, во всяком деле, хорошем или дурном, они поддерживали друг друга и поровну делили все радости и горести. Любовь их была сильнее, чем любовь кровных братьев, коих связывают между собой лишь природа и случай, ибо братьев по оружию объединяли чувства высокие, непритворные и взаимные. Благодаря братству по оружию явились на свет герои, столь же отважные, как древние греки, римляне и прочие… Впрочем, рассказ мой не о том, а ежели кого интересуют подробности, то они найдутся в исторических сочинениях наших соотечественников, имена которых хорошо известны.

Так вот, в то самое время два молодых дворянина родом из Турени — младший сын сеньора де Малье и сеньор де Лавальер — стали братьями по оружию в день, когда впервые вышли на поле боя. Они служили под началом господина де Монморанси[62] и прониклись добрыми поучениями сего великого полководца, а также показали, сколь заразительна доблесть в подобном обществе, ибо в битве при Равенне[63] оба заслужили похвалы самых старших рыцарей. В жестокой неразберихе этого дня Малье, спасенный Лавальером, с коим уже успел раза два-три повздорить, понял, что в груди его спасителя бьется благородное сердце. Поскольку оба были ранены, они скрепили свое братство кровью и лечились, лежа на одной койке в палатке господина де Монморанси. Надо сказать, что Малье-младший в нарушение традиций своего семейства, члены коего всегда славились пригожестью, лицом был не краше черта. Мало того, статью своей он напоминал борзую, плечи у него были широкие, а сложение столь же кряжистое, как у известного своей непобедимостью короля Пипина[64]. Напротив, хозяин замка Лавальер отличался таким изяществом, что казалось, именно для него придумали восхитительные кружева, тонкие чулки и ажурные сапожки. Его прекрасные длинные пепельные волосы походили на женские, короче говоря, то был мальчик, с которым охотно поигралась бы любая дама. Потому дофина, племянница папы римского[65], однажды со смехом сказала королеве Наваррской, которая слыла большой охотницей до подобных шуток, что сей паж послужит лекарством от любых недугов! Слова ее вогнали красавчика-туренца в краску, понеже в свои шестнадцать лет он воспринял сию галантную похвалу как упрек.

По возвращении из Италии Малье-младший обнаружил, что матушка уже ждет его с невестой — юной Мари д’Анбо, очаровательной и прекрасной во всех отношениях девицей, и ко всему прочему хозяйкой богатого особняка на улице Барбеты (включая обстановку и итальянские полотна на стенах), а также наследницей обширных земельных владений. Через несколько дней после кончины короля Франциска, которая повергла в ужас всех кавалеров, ибо сей король умер вследствие болезни неаполитанской[66] и потому отныне никто из них не мог почитать себя в безопасности даже с самыми высокородными принцессами, вышеозначенный Малье был вынужден покинуть двор, дабы уладить одно чрезвычайной важности дело в Пьемонте. Как вы понимаете, ему страшно не хотелось бросать свою прелестную и привлекательную молодую жену одну посреди опасностей, преследований, подвохов и неожиданностей, коими полно общество молодых мужчин, гордых и смелых, точно орлы, и жадных до женщин, ровно как добрые христиане до мяса после Великого поста. Жестокая ревность привела его в крайнее замешательство, и, поразмыслив, он решил посадить жену под замок, а как — вы сейчас узнаете. Накануне отъезда он попросил своего брата по оружию прийти к нему. И вот ранним утром, как только на дворе послышался стук копыт, Малье тихонько выскользнул из постели, не желая будить свою ненаглядную и прерывать сладкую полудрему, которую весьма любят лежебоки и любители понежиться. Малье и Лавальер крепко пожали друг другу руки и уединились, укрывшись в оконной нише.

— Я бы пришел к тебе еще вчера, но мне надо было кое-что обсудить с одной дамой, которая прислала мне записку, я никак не мог не явиться к ней на свидание, но, как только рассвело, я с нею расстался… Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я уже предупредил ее о твоем отъезде, и она дала слово, что будет ждать… И даже если она обманет, друг мне дороже