Шрифт:
Закладка:
Возвращение д'Эгийона в Париж привело к новому кризису. Парламент Ренна обвинил герцога в злоупотреблениях; он согласился на рассмотрение этих обвинений парижским парламентом; когда стало ясно, что он будет признан виновным, госпожа дю Барри обратилась к королю с просьбой вмешаться. Канцлер Мопеу поддержал ее, и 27 июня 1770 года Людовик объявил, что слушания раскрывают государственную тайну и должны быть прекращены. Он аннулировал взаимные жалобы, объявил д'Эгийона и Ла Шалота невиновными и приказал всем участникам спора воздержаться от дальнейшей агитации. Не согласившись с этими приказами как с произвольным вмешательством в законный ход правосудия, Парламент заявил, что свидетельские показания серьезно подорвали честь д'Эгийона, и рекомендовал ему воздержаться от выполнения всех обязанностей пэра до тех пор, пока он не будет оправдан в судебном порядке. 6 сентября Парламент опубликовал постановление, в котором королю было предложено проложить колею:
Многочисленные действия абсолютной власти, осуществляемые повсеместно вопреки духу и букве конституционных законов монархии, являются несомненным доказательством преднамеренного проекта по изменению формы правления и замене всегда равной силы законов нерегулярными действиями произвольной власти.100
Затем Парламент объявил перерыв до 3 декабря.
Мопеу использовал этот промежуток времени для подготовки бескомпромиссной защиты королевской власти. 27 ноября за подписью короля он издал декрет, который, признавая право на обжалование, запрещал отклонять эдикты, возобновленные после рассмотрения жалоб. В ответ Парламент обратился к королю с просьбой предать злостных советников трона в руки закона.101 7 декабря Людовик созвал Парламент в Версаль и в официальной речи велел им принять и зарегистрировать указ от 27 ноября. По возвращении в Париж магистраты решили воздержаться от всех функций Парламента до тех пор, пока ноябрьский декрет не будет отозван. Людовик приказал им возобновить заседания; приказ был проигнорирован. Шуазель пытался заключить мир внутри страны, чтобы лучше вести войну за рубежом; Людовик отстранил его от должности; теперь Мопеу доминировал в Государственном совете, а Дю Барри порхала вокруг короля. Она показала ему портрет английского Карла I работы Вандика и предупредила его о подобной судьбе: «Ваш Парламент тоже отрубит вам голову».102
3 января 1771 года Людовик вновь приказал принять ноябрьский эдикт. Парламент ответил, что эдикт нарушает основные законы Франции. 20 января, между часом и четырьмя часами утра, мушкетеры короля вручили каждому магистрату грамоту с предложением выбора между повиновением и изгнанием из Парижа. Подавляющее большинство из них заявили о своей любви к королю, но остались непреклонны. В течение следующих двух дней 165 членов Парижского парламента были изгнаны в разные уголки Франции. Народ приветствовал их, когда они покидали Дворец правосудия.
Теперь Мопеу решил заменить парлементы новой судебной организацией. Королевским указом он учредил в Париже верховный суд, состоящий из Государственного совета и нескольких покладистых юристов; в Аррасе, Блуа, Шалоне, Клермон-Ферране, Лионе и Пуатье он учредил высшие судебные советы в качестве апелляционных судов для провинций. Были исправлены некоторые злоупотребления в судебной системе, пресечена продажность, правосудие отныне должно было осуществляться безвозмездно. Вольтер приветствовал реформы и опрометчиво предсказывал: «Я абсолютно уверен, что канцлер одержит полную победу, и что народу это понравится».103 Но народ не мог спокойно принять уничтожение такого древнего института, как парламенты; ничто так часто не порицается и так глубоко не любится, как прошлое. Большинство населения презирало новые суды как дополнительные инструменты королевской автократии. Дидро, хотя он и не питал иллюзий относительно парлементов, оплакивал их уход как «конец конституционного правительства….. В один миг мы перескочили от монархического государства к самому полному деспотизму».104 Одиннадцать пэров королевства и даже некоторые члены королевской семьи выразили свое неодобрение попытке Мопеу заменить парлементы. Видимых волнений в народе не было, но слова liberté, droits (законы) и légalité, которые в последнее время часто звучали в Парламенте, теперь переходили из уст в уста. Сатиры на развратного короля обрели новую дерзость и горечь. Плакаты призывали герцога д'Орлеана возглавить революцию.
Почти сами того не желая, парламенты, несмотря на свой консерватизм, оказались вовлечены в брожение революционных идей. Рассуждения Руссо, коммунизм Морелли, предложения Мабли, тайные собрания масонов, разоблачение Энциклопедией злоупотреблений в правительстве и церкви, стаи памфлетов, распространяемых по столице и провинциям — все это стояло в яростной оппозиции к притязаниям на абсолютную власть и божественное право со стороны бездействующего и сексуально распущенного короля. «Весь мир» — то есть общественное мнение — был в движении, как сила в истории.
До 1750 года основная тяжесть критики ложилась на церковь, но затем, подстегиваемая подавлением «Энциклопедии», она все чаще обрушивается на государство. Писал Гораций Уолпол из Парижа в октябре 1765 года:
Смеяться не модно…Добрые люди, им некогда смеяться. Сначала нужно снести Бога и короля, а мужчины и женщины, великие и малые, благочестиво участвуют в разрушении…Знаете ли вы, кто такие философы, и что означает этот термин? Во-первых, он охватывает почти всех, а во-вторых, означает людей, которые, поклявшись воевать против папства, ставят своей целью, многие из них, ниспровержение всей религии, а еще больше — уничтожение царской власти».105
Это, конечно, преувеличение; большинство философов (за исключением Дидро) были сторонниками монархии и
