Шрифт:
Закладка:
Что привело к превращению Людовика Бьен-Эме в презираемого и оскорбляемого короля? Сам он, если не считать его экстравагантности, небрежности и прелюбодеяний, был не таким уж плохим, каким его рисовала мстительная история. Он был физически красив, высок, силен, мог охотиться днем и развлекать женщин ночью. Воспитатели избаловали его; Виллеруа дал ему понять, что вся Франция принадлежит ему по наследству и божественному праву. Гордость суверенитета была умерина и смята тенью и традициями Людовика XIV; молодой король был одержим и робел от ощущения своей неспособности соответствовать этому величественному стандарту величия и воли; он стал неспособен к решительности и с удовольствием предоставлял принятие решений своим министрам. Его мальчишеская начитанность и цепкая память обеспечили ему некоторое знакомство с историей, и со временем он приобрел значительные познания в европейских делах; в течение многих лет он вел собственную тайную дипломатическую переписку. Он обладал вялым умом, хорошо и безжалостно оценивал характер окружающих его мужчин и женщин. В беседе и остроумии он не уступал лучшим умам своего двора. Но, по-видимому, он принимал даже самые абсурдные догмы теологии, которую Флери вдалбливал ему в юности. Религия превратилась для него в периодическую лихорадку, когда он чередовал благочестие с прелюбодеянием. Он страдал от страха перед смертью и адом, но в азартной игре надеялся на отпущение грехов в articulo mortis. Он прекратил преследование янсенистов, и, оглядываясь назад, мы видим, что философы, то появлявшиеся, то исчезавшие, пользовались в его правление значительной свободой действий.
Иногда он был жесток, но чаще всего гуманен. Помпадур и Дю Барри научились любить его как за него самого, так и за власть, которую он им давал. Его холодность и неразговорчивость были частью его застенчивости и недоверия к себе; за этой сдержанностью скрывались элементы нежности, которые он особенно выражал в своей привязанности к дочерям; они любили его как отца, который давал им все, кроме хорошего примера. Обычно его манеры были любезны, но временами он был черств и слишком спокойно говорил о недугах или приближающейся смерти своих придворных. Он совсем забыл о джентльменстве, резко уволив д'Аржансона, Морепа и Шуазеля; но это тоже могло быть следствием неуверенности; ему было трудно сказать «нет» человеку в лицо. Однако он умел смело встречать опасность, как на охоте или в Фонтенуа.
Достойный на публике, он был приятен и общителен со своими близкими друзьями, готовя для них кофе своими помазанными руками. Он соблюдал сложный этикет, установленный Людовиком XIV для королевских особ, но возмущался формализмом, который он накладывал на его жизнь. Часто он вставал раньше официального рычага и сам разводил огонь, чтобы не разбудить слуг; чаще он засиживался в постели до одиннадцати. Ночью, после того как его укладывал спать официальный кучер, он мог ускользнуть, чтобы насладиться своей любовницей или даже посетить инкогнито город Версаль. Он избегал искусственности двора с помощью охоты; в те дни, когда он не убегал в погоню, придворные говорили: «Король сегодня ничего не делает».73 Он знал о своих гончих больше, чем о своих министрах. Он считал, что его министры могут позаботиться о делах лучше, чем он сам; и когда его предупреждали, что Франция движется к банкротству и революции, он утешал себя мыслью, что «les choses, comme elles sont, dureront autant que moi» (дела, как они есть, будут жить до моего времени).74
В сексуальном плане он был чудовищем безнравственности. Мы можем простить ему любовницу, которую он взял, когда королева была подавлена его мужественностью; мы можем понять его увлечение Помпадур, его чувствительность к красоте, грации и яркой живости женщин; но мало что в королевской истории настолько презренно, как его серийный проход через девушек, приготовленных для его постели в Парке Серф. Приход Дю Барри стал, по сравнению с этим, возвращением к нормальной жизни.
VII. ДЮ БАРРИ
Она появилась на свет в деревне Вокулер в Шампани около 1743 года как Мари-Жанна Бекю, дочь мадемуазель Анны Бекю, которая, судя по всему, так и не раскрыла личность отца. Подобные тайны были довольно частым явлением в низших слоях общества. В 1748 году Анна переехала в Париж и стала поварихой у месье Дюмонсо, который устроил семилетнюю Жанну в монастырь Сент-Анн. Там милая девочка прожила девять лет и, судя по всему, небезуспешно; она сохранила приятные воспоминания об этом хорошо устроенном женском монастыре, получила образование в области чтения, письма и вышивания и на всю жизнь сохранила простую и беспрекословную набожность, а также благоговение перед монахинями и священниками; приют, который она дала преследуемым священникам во время революции, привел ее на гильотину.75
Выйдя из монастыря, она взяла фамилию нового приятеля своей матери, месье Рансона. Ее отправили к парикмахеру учиться его искусству, но оно включало в себя соблазнение, и Жанна, неотразимо красивая, не знала, как устоять. Мать передала ее мадам де Ла Гард в качестве компаньонки, но посетители мадам уделяли Жанне слишком много внимания, и вскоре она была уволена. Мельничный магазин, в котором она стала продавщицей, привлекал необычное количество мужчин-покровителей. Она стала содержанкой целой череды грабителей. В 1763 году она попала в руки Жана дю Барри, азартного игрока, который подбирал женщин для аристократических руэ. Под элегантным именем Жанна де Вобернье она пять лет служила этому своднику в качестве хозяйки на его вечеринках и добавила к своим прелестям некоторую утонченность. Дю Барри думал, что и он, как мадам Пуассон, нашел «лакомство для короля».
В 1766
