Шрифт:
Закладка:
Дебо оказалась как две капли воды похожа на Декку, разве что была помладше и пониже. На ней были твидовый жакет и брюки для верховой езды. Она сидела у распахнутого окна.
— Угощайся, — сказал ей Валентин, наливая шампанское в стеклянную банку, которую Дебо держала в руках.
Та недовольно посмотрела на пузырьки, пляшущие в банке.
— Терпеть не могу шампанское. От него изо рта дурно пахнет!
— Нечего жаловаться! — возмутилась Декка. — Никто тебя сюда силком не тянул!
— Ошибаешься! Спроси у Мав! Она меня сюда притащила прямо с урока верховой езды! — пожаловалась Дебо и кивнула на свои брюки.
Декка раздраженно закатила глаза и ушла, а Мэрион устроилась рядом с ее сестрой на подоконнике.
— Тебе тут не нравится?
— Ужасное место! Но Мав отправила меня сюда, чтобы я последила за Деккой и обо всем рассказала ей, потому что Декка больше ни с кем не общается.
Мэрион вспомнился рассказ Валентина об этих сестрах, каждая из которых придерживалась своих политических воззрений. Неужели он ее не обманул? Она гадала, какие взгляды исповедует Дебо. Грустно, должно быть, когда сестры перестают общаться…
— Только вообрази, какой кошмар, — недовольно продолжила Дебо. — Я мечтаю выйти за герцога, но это не так-то просто, когда о твоих сестрицах без конца пишут в газетах, — со вздохом поведала она. — Мав говорит, что всякий раз, как ей на глаза попадается заголовок со словами «Дочь пэра выкинула то-то и то-то», у нее сердце сжимается, потому что она понимает, что речь о ком-то из нас. — Она вскинула ногу в блестящем сапоге для верховой езды. — Временами я очень жалею, что родилась в семье Митфорд.
Она спрыгнула с подоконника и исчезла в толпе, недовольно дернув узкими плечами под твидовым жакетом. Мэрион отпила шампанского из ее банки. Оно тут же ударило ей в голову, а от пузырьков защипало язык.
Несмотря на то что в доме царил сущий хаос, ей тут очень понравилось. На стенах висели картины без рам, написанные густыми масляными красками. Вместо мебели повсюду стояли высокие пачки газет «Дэйли Уоркер», служившие столами и стульями. Главным источником света были свечи, воткнутые в бутылки. И хотя повсюду, куда ни глянь, был страшный бардак, это местечко показалось Мэрион романтичным.
— Давай познакомлю тебя кое с кем, — сказал невесть откуда возникший Валентин, взяв ее за руку и потянув за собой. — Это Эрик, он писатель. Поговори с ним, а я скоро вернусь.
В тусклом свете Эрик, худощавый и печальный, казался усталым и измученным, точно в жизни ему приходилось очень несладко.
— А о чем вы пишете? — вежливо поинтересовалась Мэрион.
— Моя книга называется «Дорога на Уиган-пирс», — сообщил он и затянулся самодельной папиросой.
— Пирс? Стало быть, это про жизнь у моря?
Эрик презрительно покосился на Мэрион.
— Не совсем.
К ним бочком подошла Декка, улыбаясь своей белозубой улыбкой.
— Вообще, речь там о том, как рабочий класс на севере борется с «оценкой нуждаемости», — сообщила она со своим звенящим акцентом. — Такой памфлет против правых, верно я говорю, а, Эрик?
— Много ты понимаешь, Декка! — огрызнулся он.
Впрочем, враждебность в его тоне была деланной.
— А вторая часть будет? — спросила Декка, явно желая его раззадорить.
— Можно и так сказать. Кстати, хочу спросить твоего мнения. Первая строка будет такой: «Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать»[38]. Как тебе, нравится?
Декка показала ему большой палец в знак одобрения и растворилась в толпе, от которой вдруг отделилась мечтательного вида дама. На ней было длинное, свободное платье, а волосы собраны в пучок на затылке.
— Вот ты где, Эрик! — звучным, глубоким голосом поприветствовала она его.
— Здравствуй, Вирджиния.
— Уистен тоже здесь. Пойдем к нам!
Эрик с Вирджинией удалились, а Мэрион вновь осталась одна. Но против такого расклада она ничуть не возражала. Она могла часами вот так сидеть на подоконнике и наблюдать за происходящим. Ей нравились эти яркие веселые люди. Они общались так легко и притом на равных! Каждый из гостей мог запросто заговорить с кем угодно. Она вдруг поймала себя на том, что совсем отвыкла от такого.
В дальнем конце комнаты она увидела Эсмонда, вокруг которого собралась толпа почитателей. На его массивном лице царило воодушевление, и он оживленно что-то рассказывал, энергично жестикулируя. Кажется, не один Валентин души в нем не чаял.
До нее доносились обрывки разговоров: «Джингоизм, шовинизм, национализм — все это безнадежно устарело».
Кто-то громко пел «Красный флаг» под аккомпанемент укулеле.
Из толпы вынырнул Филипп и, пошатываясь, направился к ней.
— Хочу с кем-нибудь переспать! — заявил он, с трудом держась на ногах.
— Прости, ничем не могу помочь, — с улыбкой отозвалась она.
Он пожал плечами:
— Ну и ладно! Попытка — не пытка!
Кто-то завел пластинку, и дом наполнился звуками песни «Ночью и днем»[39]. Они окутали Мэрион, вскружили ей голову, точно вино. Ей вдруг захотелось танцевать. Она ведь не танцевала уже целую вечность! Давненько она не делала всего того, что обычно вытворяет молодежь в двадцать. А ведь ей уже двадцать шесть! Как быстро летит время… Ее вдруг охватила паника. Сделав большой глоток шампанского, Мэрион закрыла глаза и начала плавно покачиваться в такт музыке.
«Ночью и днем только ты…»
Кто-то взял ее за руку. Ахнув, Мэрион открыла глаза и увидела прямо перед собой Валентина. Он притянул ее к себе и поцеловал. Неспешно вальсируя, они слились в поцелуе. Свечи таинственно мерцали и отбрасывали на стены длинные тени. Мэрион доводилось видеть и золотые бальные залы, и великолепные короны, но все они не шли ни в какое сравнение с прелестью этого мига. Ободранные стены, пыльные половицы, окно без занавесок… Она знала, что запомнит этот вечер на всю жизнь.
— Пойдем со мной? — прошептал он ей в волосы.
Постелью ему служил матрас, лежащий прямо на полу. Но никаким даже самым роскошным кроватям с пологом было с ним не сравниться! Пальцы Валентина каждым касанием распаляли в ней жаркое пламя. Она закрыла глаза и отдалась порыву. Какое же это было блаженство! Как же долго она его ждала!
Проснувшись утром, Мэрион не сразу поняла, где находится. Свет лился в комнату сквозь грязное, незанавешенное окно. Рядом крепко спал Валентин. От выпитого накануне голова была тяжелой.
Мэрион села и со стоном обхватила голову руками. Она не знала, сколько сейчас времени. Но очень надеялась, что еще рано. Девушка осторожно оделась, пошатываясь от головокружения. Надо было срочно возвращаться во дворец, пока ее
