Шрифт:
Закладка:
Позади возмущенно заахали.
— Нет, вы это видели?! И он еще получит титул Защитника веры!
Принц, который, вероятнее всего, слышал все эти замечания — а может, даже нарочно пытался на них нарваться, — выпустил густое облачко дыма.
Сзади вновь зашептались:
— Представляете, он ее вчера во дворец привел! На бал!
Мэрион в своем новеньком костюме напряженно замерла.
— Пренеприятнейшая особа! И с каким самодовольным видом расхаживает!
— Слуги в Форте видели, как он под утро вышел из ее комнаты! Весь в помаде!
— Боже правый!
— У нее над ним полная власть! А о раздутом самомнении и говорить не приходится! Поговаривают, что в Биаррице она страшно жаловалась, что ее не познакомили с местной аристократией…
— А если бы познакомили, она бы еще пуще жаловалась.
Мэрион нервно сглотнула. Трудно было поверить, что доброжелательная дама, с которой она разговаривала у крепости, и есть та самая мегера, о которой тут все судачат. Вот только все эти слухи были очень похожи между собой. Неужели она ошибается, а сплетники правы?
Мэрион попыталась сосредоточиться на головокружительной красоте аббатства: на резьбе, позолоте, разноцветной мозаике. Остановила взгляд на греческой королевской семье, сидевшей в сторонке с таким самодостаточным и величественным видом, точно под ней был самый настоящий трон, а вовсе не скамья.
Они заранее собрались в Букингемском дворце. Среди них был светловолосый мальчишка изумительной красоты. Звали его Филипп, и он приходился Марине двоюродным братом. Лилибет боязливо посматривала на него из соседней комнаты. А он делал вид, что в упор ее не замечает.
Большой орган провозвестил появление невесты. Марина неспешно направилась вперед, моментально приковав к себе все взгляды. В разноцветных отсветах от старинных мозаичных окон ее бриллиантовые украшения нарядно сверкали.
Мэрион бросила взгляд на герцогиню Йоркскую. Та сидела на скамье в нежно-розовом платье и с совершенно безмятежным видом. Но Мэрион было так просто не одурачить. Герцогиня Йоркская питала к Марине самую настоящую ненависть. Поговаривали, что греческая принцесса считала дочь шотландского графа неровней себе. А та платила ей той же монетой.
Но сейчас герцогиня едва ли чувствует себя победительницей, — подумала Мэрион, наблюдая за приближающейся принцессой. Платье Хартнелла, мерцая в ярком свете, потрясало своим великолепием и подчеркивало изысканную и хрупкую красоту невесты, доведя ее до совершенства. Она была бледна той аристократичной бледностью, которой герцогине никогда не добиться, и пользовалась ничуть не меньшей народной любовью.
В храме появилась и Лилибет в своем тюлевом платье и головном уборе из роз. Она степенно шагала за Мариной, и ее взгляд был строг и серьезен. Но у нее, как и у греческой принцессы, были свои «недруги». Малышка Маргарет, сидящая на бархатном стульчике у ног матери, косилась на сестру с нескрываемой яростью. Она была возмущена и обижена тем, что ее не взяли в подружки невесты, но, в отличие от своей матушки, не умела скрыть обиду. Ее личико под белым чепчиком так и горело от самой пламенной злости, на какую только способен четырехлетний ребенок.
А пожилые дамы за спиной у Мэрион всё судачили о миссис Симпсон:
— Я слышала, она без конца требует денег и бриллиантов!
— Специально ломает карандашные грифели, чтоб у прислуги было больше работы!
— Довела садовника до слез, требуя, чтобы все персики в саду сейчас же зацвели!
— Быть такого не может!
«Да, не может!» — подумала Мэрион. Но, возможно, она ошиблась в миссис Симпсон. Как показала история с Валентином, она не так уж и хорошо разбирается в людях.
Марина подошла к алтарю, где уже стоял ее будущий супруг. Этим утром принц Георг удостоился титула герцога Кентского. Высокий рост и блестящие черные волосы придавали ему сходство с кинозвездой. Поэтому рассказ Нормана, будто бы однажды принц под псевдонимом победил на танцевальном соревновании в Каннах, нисколько не удивлял.
Принц Уэльский поднялся с места, и галуны на его форме блеснули в свете канделябров. В последний раз глубоко затянувшись, он бросил сигарету на пол и быстро огляделся. Кажется, он кого-то высматривал.
— О, само собой, она тоже здесь, — заметила какая-то из дам позади Мэрион. — Он выхлопотал ей лучшие места, разумеется.
— Места? Она что же, с мужем пришла?
— Ну конечно! Вы хоть знаете, как она его называет? «Эрнест — мой крест»!
— Какая прелесть.
Впереди, через несколько рядов от Мэрион, началось какое-то движение. Присмотревшись, Мэрион остолбенела, безошибочно узнав Уоллис.
Сперва она испытала облегчение. Миссис Симпсон выглядела ровно так, как и раньше. В ее глазах не читалось ни лукавства, ни жестокости, ни злобы. Она сидела на скамейке, где обычно размещался хор, и на ней был элегантный черный жакет по фигуре, резко контрастировавший с позолотой вокруг. Шляпка отсутствовала, и черные волосы поблескивали над жемчужно-бледным лицом. На губах была все та же кроваво-красная помада, а в огромных черных глазах плясали задорные огоньки, уже знакомые Мэрион.
— Вон! Глядите! — зашипели сплетницы.
«Вот-вот, глядите, — подумала Мэрион. — Все хорошо. Она славная женщина. Ничего страшного не случится».
А принц смотрел на Уоллис так, точно других женщин на свете не существовало. То был сокровенный, интимный момент, волею случая ставший достоянием общественности. Только дурак при взгляде на эту парочку не понял бы, что к чему.
Мэрион перевела глаза на Лилибет, терпеливо замершую позади сияющей Марины. В этой маленькой фигурке, застывшей посреди величественного древнего храма, было что-то хрупкое и бесконечно трогательное.
На миг Мэрион сковал страх, но на смену ему явилась внезапная, непоколебимая решимость. Она должна защитить маленькую принцессу во что бы то ни стало! Это ее долг.
Глава двадцать пятая
Приближался серебряный юбилей царствования короля[36]. Более неподходящего времени для праздника и придумать было нельзя. Масштабные торжества таили в себе огромную опасность.
Впрочем, свадьба герцога Кентского тоже прошла с большим размахом, но ее спасло то, что тогда в центре событий была хорошенькая юная особа, да и проходили торжества в Лондоне — и нигде больше. Серебряный же юбилей, праздник в честь старика, известного своей заносчивостью, должен был отмечаться по всей Англии.
Мэрион была сама не своя от волнения. Если в стране и в самом деле затевается революция, то более подходящего момента просто не найти. Народ, измученный безработицей и бедностью, едва ли станет чествовать человека, который живет в полном достатке и ни в чем не
