Инкритий, удерживающий один из канатов, ответил:

— Я думаю, мы в нем, это даронийские тунели, они девятибалльные, так что здесь ориентироваться сложнее. Туннель тут — это шторм там, так что сложно ориентироваться, где же все-таки туннель, но! Судя по моим часам, мы шли двое суток, так что весьма отдалились от спокойных тоннелей, в которых шторм будет 4–5 баллов.

— Двое суток… — Рамос посмотрел себе под ноги, слушая, как очередная волна бьет по корме и уносит вместе с собой обшивку корабля.

— Капитан, из тридцати двух матросов осталось…двадцать четыре. — В этот момент очередная волна подбросила корабль, словно разбушевавшийся жеребец бросает наездника, жестко приземляясь на толщу воды. — Двадцать три! Поправка, двадцать три! — тревожно прокричал тот же пират.

Рамос вышел на нос корабля, осматривая повреждения. С трудом удерживаясь на ногах, он оценил взглядом свое судно, как царь осматривает свои владения после битвы. — Справимся, и не из таких передряг выбирались.

Оглушающий рык разбавил длительную по здешним меркам тишину. Корабль, только что плывущий по волнам, в мгновенье ока разлетелся на щепки. Словно взрыв раздался в его днище, раскидывая части на многие метры вдаль. Инкритий, стоящий спиной к разрушительному явлению и не наблюдавший первые секунды коллапса, слышал лишь дикий рев, пробирающий до мурашек. Оглянувшись, он увидел то, во что никогда не поверил бы со слов рыбаков или других морских путешественников, то, во что его разум отказывался верить, а глаза наблюдать. Огромная темно-зеленая морда чудовища с открытым длинным ртом, начиненным, казалось, тысячью острых, как нож, зубьев, пронзила корму корабля во время своего прыжка с глубины. Размером с огромный дом пасть этого монстра мгновенно разрушила заднюю часть корабля, отбрасывая сохранившуюся в сторону. Метр за метром чудовище продолжало выталкивать свое тело из толщи воды, обнажая огромные плавники и словно броней закрытую темно-зеленую

чешую, как наконец перенесла центр тяжести и рухнула в объятия моря, образовав многометровую волну, накрывшую накренившийся нос корабля.

Инкритий, держащийся за разрушенную мачту, что есть мочи пытался не рухнуть в кипящее море с наклонившегося и проживающего последние мгновения жизни корабля. Мокрые руки скользили по дереву, а уставшие бороться с качкой корабля ноги отказывались стоять на поверхности палубы. Матросы, не угодившие в пасть монстра, постепенно скатывались с палубы в море, словно попадая в пасть стихии, миновать которую в этой ситуации шансов было немного. Бурлящая от волн вода радушно принимала новых гостей, издающих ужасные вопли и мольбы о спасении. Рамос, успевший воткнуть секиру в палубу, держался за рукоять, наблюдая, как корабль идет ко дну.

Монстр, практически полностью погрузившийся в темную воду, придал себе импульс для погружения могучим взмахом показавшегося из воды плавника.

— Гроготан! — кричали последние выжившие даронийцы, глядя на уходящую под воду ужасающую морскую тварь.

— Рамос! Что это за чертовщина! Что это, черт тебя побери, за тварь! Она сожрала корабль! Почему вы о ней не рассказали, что это за упырь? — Инкритий кричал в неистовом удивлении от увиденного.

Капитан Морского Дьявола, двумя руками удерживающийся за рукоятку вонзенного в палубу топора, молча улыбался, глядя в вниз, в принимающий оставшуюся часть корабля океан. — Даронийцы называют его Гроготан, на наш язык это что-то вроде ужаса. В армаде его зовут просто — Левиафан.

— Так тогда на острове, когда мы были на Дароне, они ведь сказали, что не плавают сюда, потому что здесь царит Гроготан! Ты знал? Знал, что они говорят о монстре?

— Нет, не знал. Гроготан — понятие общее, так они называют все, что вызывает ужас.

— Мы говорили, предупреждали Мелеха, и он знает о них, видел их сам! — прокричал один из даронийцев, почти поглощенный водой. — Всегда знал!

— Мелех знал, что здесь есть монстры? — Инкритий требовал от Рамоса все больше ответов.

— Мелех — один из немногих отважился к путешествию за Дарон. Много лет назад, набрав команду из даронийцев, он отправился в эти проклятые места и, как говорят, видел эту тварь, но, если честно, при всем уважении к адмиралу мало кто смог в это поверить. Армада не ходит дальше Дарона на юг, официально — из-за стихии, и в этом мы убедились, но

убедились и еще в одной, так скажем, дополнительной причине, — Рамос оглядел океан, — дополнительной причине с охренительно огромной пастью, которая, очевидно, скоро вернется, так что перестаньте ныть, хреновы девчонки, а лучше приготовьте оружие, чтобы изрезать эту тварь изнутри, когда она попытается вас сожрать!

Огромные волны мешали обзору, и без того уничтоженный корабль все быстрее и быстрее втягивался под воду, с каждым метром приближая смерть экипажа.

— Огедай, чего притих? — Рамос продолжал улыбаться. Казалось, его наглый оптимизм нельзя сбить такой мелкой проблемой, как скорая смерть от удушья в воде или перемалывания в фарш пастью чудовища.

— Я грущу не от своей скорой смерти, Рамос, а от осознания своего жалкого идиотизма, — осознал свои ошибки перед лицом смерти Инкритий. — Ты был прав, я и вправду пошел на смерть, но потащил за собой и друзей. Алчно желая узнать тайны Буйного моря, я совершенно забыл о чувствах любящих меня людей. Грусть, наполняющая меня, ничто перед той грустью, что дойдет до моей семьи, когда она узнает о моей смерти. Боль, что испытаю я, хоть тысячу раз сожри меня этот проклятый монстр, в сотни раз меньше той боли, что ощутит семья, когда придет весть о гибели родного человека. Любовь друг к другу рождает боль столь сильную, что желать ее и врагу невозможно.

— Неужели нужно было оказаться на краю смерти, чтобы осознать это, Инкритий? Ты послал свою команду на Малат, отправившись сюда один. Ты ведь подозревал, что можешь не вернуться, но все равно пошел, осознавая ошибку лишь тут, когда смерть уже протянула к тебе свои костлявые руки.

Инкритию, мысленно оглянувшемуся на всю свою жизнь и признавшему ошибки, казалось, что прошла целая вечность, но прошла лишь минута затишья, как монстр вновь атаковал из-под воды, широко разинув пасть. Огнус, являющийся скелетом кормы, вновь доказал свою эффективность, сдерживая устрашающие клыки зверя. Чудовище издавало яростный рев, а его черные, как ночь, глаза, с белым вертикально расположенным зрачком, судорожно глядели в разные стороны. Инкритий видел в огромных, размером с человеческий рост глазах морской рептилии свое отражение — отражение глупого и самонадеянного человека на самом краю мира, в считанных метрах от неизвестной науке твари, в окружении яростной и суровой стихии, на тонущей груде металла и дерева, некогда называющегося кораблем. Широко разинутая пасть с метровыми, окроплёнными кровью зубами с каждым новым движением челюсти