в ярость, увидев, насколько безответственно все было сделано. Жившие там семьи, понятия не имели, в какой опасности находились. Это был только вопрос времени, когда они потеряют все.

— Довольно хорошо, — говорит Шэрон. — Честно говоря, если бы у нас имелась возможность иметь такое частное финансирование всех наших проектов, проблем у нас никогда не возникало.

Я киваю. Она права. Большая часть стоимости восстановления покрывалась фондом реагирования на чрезвычайные ситуации, но я отказывался экономить, что переросло в непрекращающуюся борьбу за утверждение бюджета с качественными материалами. Затем, около восьми месяцев назад, с городом связался частный спонсор — представитель какого-то богатого филантропа — и предложил покрыть любые дополнительные расходы на восстановление. С тех пор все идет гладко. От этих работ сам я, правда, доход не получаю, но моей команде платят, и у пострадавших семей скоро появятся безопасные и качественные дома, в которые они вернутся в ближайшее время.

— Значит, сегодня ты едешь на съемочную площадку?

Шэрон что-то набрасывает на другом стикере, затем смотрит на меня, ожидая подтверждения. Я киваю. Большую часть времени я тратил на восстановление затопленного района, но теперь, когда у нас есть работа для киностудии, мне приходится метаться между двумя этими объектами.

— Бриннли сегодня останется со мной или с тобой?

— Я еду с папой! — подает голос Бринн со своего места у коробки с пончиками.

В руке она держит клубничный пончик, а ее личико измазано в шоколадной глазури. У девчушки будет адская сахарная лихорадка.

— Она хочет увидеть декорации до официального начала съемок на следующей неделе…

— И ты сказал, что отведешь меня в книжный магазин!

— И я сказал, что отведу ее в книжный магазин.

Шэрон улыбается Бринн, потом смотрит на меня и приподнимает бровь.

— Попробуй повеселиться, — протягивает она. — Может, немного улыбнуться. Я слышала, это высвобождает дофамин, эндорфины и серотонин, которые могут снизить тревогу и сделать тебя счастливым.

Шэрон протягивает руку, и Бринн дает ей пять, проходя мимо стола.

— Пять с двумя плюсами, мисс Шэрон, — радостно восклицает Бринн, а затем ухмыляется мне. — Она хорошая ученица. Ты должен следовать ее примеру.

Мои губы растягиваются в легкой улыбке, и я опускаю ладонь на макушку Бринн и взъерошиваю ей волосы. Что за чертовски умный ребенок.

— Садись в грузовик, Эйнштейн.

— До свидания, мисс Шарон! Увидимся позже!

Шэрон ждет, пока за Бринн закроется дверь, прежде чем ее улыбка сникает.

— Выплаты совершаются регулярно. Работникам, подрядчикам и всем остальным. — Она хмурится. — Дела идут лучше, Леви. Первый транш от киностудии почти полностью вывел бизнес из убытка.

От меня не ускользает ее «почти», а также уточнение финансового состояния дел.

— Ты выписала себе чек? — спрашиваю я, и она отмахивается от меня.

— Мне всего хватает.

Я вздыхаю. Начинать с ней новый спор я не собирался. Упрямство у нее в крови.

Я жду, не спросит ли она меня еще что-нибудь о киностудии или планах съемок, которые стартуют через несколько недель. Она ничего не говорит, так что я тоже не поднимаю эту тему. Мы еще немного поживем в отрицании.

— Хорошо, Шэрон, — хрипло говорю я, открывая дверь и выходя наружу. — Я пошел. Увидимся завтра.

— До завтра.

Я иду к грузовику и забираюсь на переднее сиденье. Бринн уже пристегнута ремнем безопасности к заднему. Обернувшись, я тянусь к ней, дергая ремень, чтобы убедиться, что он надежно закреплен. Она закатывает глаза и громко вздыхает, так что я щекочу ее бок, прежде чем отвернуться.

— Готова, Босс?

— Готова.

Я выруливаю с парковки на главную дорогу, которая выведет нас из города на шоссе. Киностудия находится в сорока минутах езды по побережью, и дорога спокойная. Минимальная загруженность и ясное небо.

— Думаешь, она там? — раздается позади голос Бринн, и мои плечи напрягаются.

— Вероятно, нет, — предполагаю я скорее с надеждой, чем с уверенностью. — Съемки не начнутся еще несколько дней.

Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу, как Бринн хмуро глядит в окно, выстукивая указательным пальцем по бедру.

— Я все же встречусь с ней, да?

Я делаю паузу, прежде чем ответить, обдумывая, как лучше всего это сказать.

— Не знаю, Бринн. Она будет работать.

— Но ты можешь спросить?

Я снова смотрю на нее. Ее палец постукивает быстрее, хмурый взгляд становится более выраженным.

— Да, Босс. Я могу спросить.

Ее плечи заметно расслабляются, она перестает хмуриться, и в этот момент я снова смотрю на дорогу. Все напряжение, которое она чувствовала несколько мгновений назад, покинуло ее и вошло в меня. Я сознательно расслабляю руки на руле, затем включаю музыку. Проходит всего десять минут, прежде чем начинает играть песня «Бессердечного города», и Бринн громко подпевает с заднего сиденья. Я же пытаюсь сосредоточиться на ее голосе, а не на том, что звучит по радио.

Я — абсолютная развалина. Сон дается мне с трудом, а когда я засыпаю, мне снится Саванна. Саванна из прошлого и Саванна из настоящего.

Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на шумиху вокруг «Бессердечного города», но новости о них буквально повсюду. На телевидении. На радио. Черт, их обсуждали даже в моем любимом подкасте.

С тех пор, как группа объявила о «перерыве», слухи только множились. Ранние заголовки называли причиной распада употребление наркотиков и бурные отношения между Сав Лавлесс и бас-гитаристом группы, Торреном Кингом. При каждом упоминании Торрена Кинга я скрежещу зубами. Наша с ним последняя встреча выдалась неудачной. Я до сих пор вижу, как он, обдолбанный, барахтается в песке после того, как я оторвал его брата от Саванны. С того случая я его не выношу.

Тем труднее переварить новые заголовки.

Группа выпустила совместное заявление, опровергающее слухи о распаде и говорящее, что отношения внутри группы крепки как никогда.

«Мы берем перерыв для работы над сольными проектами, но по-прежнему очень любим и уважаем друг друга», — говорится в заявлении.

Затем, на прошлой неделе, Сав Лавлесс была замечена в Лос-Анджелесе с гигантским изумрудным кольцом на безымянном пальце левой руки. Слухи о помолвке не подтвердили и не опровергли, но я чувствую это нутром. Мое лицемерие настолько громкое, что почти оглушает, впервые за многие годы мой безымянный палец зудит и испытывает дискомфорт. Обычно я не обращаю внимания на силиконовое обручальное кольцо. Я его почти не чувствую, и на стройке с ним безопасно. Но недавно? Оно стало ощущаться таким же тяжелым, как и в начале, когда сияло золотом и душило.

— Папа, — зовет Бринн, вырывая меня из мыслей.

По разочарованию в ее тоне я могу сказать, что она звала меня не