— Рутна очень честолюбив. Это плохое чувство для рубежника, — продолжал Форсварар. — Мы говорили, что ему не нужно брать хист. Но он сам убил тварь. И стал рубежником. Только Скугга не приняла нового сына.

— Что с ним теперь будет? — спросил я, глядя, как уходящий Рутна злобно смотрит на меня. Словно это я был причиной всех его несчастий.

— Ничего. Ему нельзя брать новый рубец, следует осторожно обращаться с хистом. Иначе будет труднее оставаться в этом мире. Промысел начнет заполняться все медленнее, пока не станет пожирать его изнутри. В таком случае…

— Вы убьете его?

— Нет, в таком случае у рубежника два варианта — ритуальное самоубиство, чтобы хист остался среди защитников города.

— А второй?

— Изгнание, — развел руками Форсварар. — Мы не можем насильно нести свою волю среди равных. Иначе Скугга отвернется и от нас. Мы должны давать выбор. И это несмотря на то, что каждый промысел достается нам невероятно тяжело. Рубежник может уйти также в ваш мир. Там следы Скугги станут незаметны.

— Хист за хист, — вновь оживился «прокурор».

— О чем он твердит? — спросил я.

— Когда тварь нападает близ города, мы стараемся окружить ее. И сделать так, чтобы это создание убил кто-то из непосвященных.

— Тварь что-то вроде нечисти, — догадался я. — Так человек становится рубежником. Когда убивает ее.

— Ты отнял у нас это право, убил тварь сам, — сказал Форсварар. — Поэтому теперь Анфалар требует справедливости.

— А ничего, что если бы я этого не сделал, их бы там на ноль помножили? — возмутился я. — Ладно, возможно, не всех. Тот же Анфалар, скорее всего, выжил бы. Но кто-то из ивашек точно умер.

— Я сказал ему то же самое, — ответил правитель. — К тому же, Скугга благосклонно отнеслась к тебе. В твоих жилах теперь течет ее хист, промысел этого мира, который отличается от вашего. Потому ты так быстро смог понять наш язык.

— В смысле, понять ваш язык? — удивился я.

— Разве ты не заметил, что разговариваешь на нем? — спокойно спросил Форсварар, однако в его глазах плясали огоньки веселья. — Скугга будет помогать тебе во всем, если ты не разочаруешь ее.

— Хист за хист, — повторил Анфалар.

Вот ведь неуемный тип. Сказали же, что я все сделал правильно, а он пристал со своих хистом. Вот откуда я его возьму?

И по лицу Форсварара было видно, что ему самому неудобно за своего подопечного. Старик вообще сейчас напоминал молодого сына, который пытается утихомирить пьяного батю, который твердит одно и то же. И у него не получается. Я понял, что правитель в патовой ситуации еще до того, как он начал говорить.

— Тебе надо отдать одному из наших людей хист.

— В смысле? Вы че, угораете? Какой хист? Я умирать не собираюсь.

Не сказать, чтобы я собрался решительно всех здесь перебить — все-таки против двух ведунов да кучи ивашек едва ли удастся выстоять. К тому же, слова про то, что изнаночники сильнее «наших» оказались не такими уж пустыми. Я мордой своего лица оценил их справедливость после удара Анфалара. До сих пор скула ноет.

Вместе с тем сдаваться и спокойно ожидать, как меня будут ломать полностью я не собирался. Вон чего удумали — своему спасителю кровь пускать!

Наверное, в моих глазах была написана полная гамма всех возможных эмоций. Потому что Форсварар торопливо поднял руку, явно боясь всяких непоправимых действий, и произнес.

— Анфалар лишь говорит, что теперь ты должен посвятить одного из рубежников.

— Как я его посвящу? У меня даже меча волшебного нет, да и зовут меня не Артур.

— Сын Стралана пойдет на охоту с претендентом и твареловом, чтобы добыть тварь, — встрял Анфалар. — И добудет тварь. Сын Стралана ловкий и быстрый. Я видел, как ты дерешься. Для меня будет честью биться с тобой рядом.

— Для тебя? — не понял я.

— Анфалар — наш лучший тварелов, — кивнул Форсварар. — И так получилось, что единственный из тех, кто остался в живых.

Что-то мне подсказывало, что профессия не сказать, чтобы очень безопасная. Любой нормальный человек послал бы и Анфалара, и Форсварара, и остальных рубежников, имена которых заканчивались на «лара» и «рара». Стремные у них приколы. Эх, Васильич, вот удружил. Хотя стало понятно, почему он свалил отсюда.

Проблема заключалась в том, что меня до сих пор держали под белы рученьки и не собирались отпускать. Скажу: «Простите у меня сегодня настроения нет», что тогда будет? Прикопают рядышком? Да, они вроде не несут насильно свою волю. Вот только там было ключевая оговорочка — среди равных. Я же пока находился в статусе пленника. Гадство!

— Хорошо, я согласен. Но я не знаю, где искать эту тварь и вообще, что с ней делать.

— Разве? — удивился Форсварар. — А зачем же тогда тебе очки тварелова?

— Чего у меня?

Правитель вновь потянулся к рюкзаку, выудив знакомый артефакт, который не смогли распознать вэтте и не захотела чудь. Очки тварелова, серьезно? Как они оказались у несчастной Лады, которая до ведуна даже не доросла? В лотерею выиграла?

— А эти, — улыбнулся я, стараясь не выглядеть идиотом. — Просто забыл про них.

Анфалар медленно и величественно, словно собирался вручать Оскар, подошел и встал так близко, что я почувствовал его дыхание. И сопровождающие наконец отпустили меня. Ох, жесть какая, как руки-то затекли.

— Я Анфалар, загнавший двадцать три твари, честно следующий своему хисту и старающиий жить по законам совести и братства защитников города Фекой, обещаю отправиться на охоту с рубежником… — тут он замялся.

— Матвеем, — напомнил я.

— … с Матвеем, чтобы найти тварь. И буду стараться сохранить его жизнь даже ценой собственной.

Он ожидающе смотрел на меня. А я понял, что вот теперь съехать с темы точно не получится. Бедовый ты, Мотя, бедовый!

— Я, Матвей, приютивший беса, черта…

— И Лихо, — подсказала мне Юния.

— Я разве тебя приютил? Мне казалось, что захватил? — шепнул я.

— По факту, мы вроде как в одной команде. Сс…

— … и Лихо, — легко согласился я, — друг лешего, честно следующий своему хисту и старающийся жить по собственным законам совести, обещаю отправиться на охоту с рубежником Анфаларом,