Потери бывают разные, но мелкими они не бывают. От среднего размера и выше. Ощущения от них тоже разные. Есть болезненные, есть опустошающие, есть просто неприятные. Бывают и потери, которые воспринимаешь как иронию судьбы. Например, если потерял блокнот, в котором писал главу о внимании.

Я любил этот блокнот. До сих пор помню, как впервые положил на него глаз. Это было в маленьком, но дорогом канцелярском магазине в Балтиморе теплым весенним днем. Меня привлек его простой дизайн, сдержанные тона оформления, прочный переплет — такой крепкий и надежный, — а еще мягкая бумага и к тому же три — целых три! — ленточки-ляссе, чтобы закладывать нужную страницу.

На потерю этого блокнота я отреагировал несоразмерно самой потере. Умом я это понимаю, но понимать одним умом — значит не понимать вовсе. Делаю глубокий вдох, задумываюсь над своей реакцией. Откуда она взялась? Мне уже случалось терять вещи, но никогда я так не реагировал. В колледже я как-то потерял целую неделю, и сердце мое не дрогнуло. Почему же этот блокнот разбил мне сердце?

Потому что это был не просто блокнот. Мысли, вверенные бумаге, — это результат работы ума в момент наивысшего внимания. Эти моменты невероятно хрупки, словно собачка из песка на Хай-стрит: потеряешь — не восстановишь. Проще вернуть потерянный бриллиант, чем упущенную мысль. Именно поэтому я должен (должен!) найти блокнот и восстановить пропавшее. Проверенный способ сильнее к чему-то привязаться — потерять это. Когда мои поиски не увенчиваются успехом, не только блокнот начинает казаться мне эстетически совершенным, но и его содержание — литературно безупречным. Ко второму дню поисков я совершенно убежден, что мысли, изложенные на его страницах во время поездки в Англию, отличаются непревзойденной остротой и оригинальностью. К четвертому дню я говорю себе, что это был Самый Ценный Блокнот Всех Времен и Народов. Ценнее Лестерского кодекса Леонардо да Винчи и рукописей Хемингуэя.

Я ищу в местах очевидных (ящики, полки) и менее очевидных (холодильник, ведро для мусора). Ничего. Я удваиваю, утраиваю усилия. Еще раз прохожу уже пройденными маршрутами. Проверяю тот же ящик три, четыре, пять раз.

Мое поведение тревожит собаку и пугает кота — он предусмотрительно прячется подальше. Дочь заявляет, что вся эта история — «самая, самая бесячая в мире».

Меня терзает не только отсутствие блокнота, но и факт его потери, а также то, что подобная невнимательность говорит обо мне. Наверняка ничего хорошего. (Как называют людей, которые вечно все теряют? Лузеры! Что может быть ужаснее?) Мемуаристка Мэри Карр недавно потеряла свой блокнот, но ей хватило редакторского чутья сделать это на яхте, управляемой пылким греком по имени Дионис и его «вольным, пропитанным текилой сердцем»[111]. Мой блокнот потерялся на кухне, пока я раскладывал по местам замороженную пиццу и сухие завтраки. Ни тебе текилы. Ни Диониса. Только сожаления и ненависть к самому себе.

В подобных ситуациях я обращаюсь к Симоне. «Отчаянные времена…» — бормочу я, открывая ее книгу. Ознакомившись с историей болезни, она дает простой диагноз: я на самом деле не хочу найти блокнот. Я хочу им владеть. Меня одолевает желание, а желание несовместимо с вниманием. Желать чего-то — значит чего-то от него хотеть. А это затуманивает взор.

Нам начинает казаться, что проблема — в объекте нашего желания, тогда как она в субъекте. В нашем «я». Может показаться, будто вожделеть что-то — и значит обращать на это внимание, но это иллюзия. Вы поглощены своим желанием обладать объектом, но не самим объектом. Героиновому наркоману не нужен героин. Ему нужно обладать героином, а заодно чувствовать облегчение от того, что он не испытывает нехватки героина. Ему нужна атараксия — свобода от душевных волнений. Я возвращаюсь к Симоне: «Что может быть глупее, чем напрягать мускулы или сжимать челюсти по поводу добродетели, поэзии или решения задачи? Внимание — это что-то совсем другое».

Расслабив мышцы, я переворачиваю страницу.

«Причина всегда в том, что нам хочется быть активными, нам хочется искать».

Это меня озадачивает. И раздражает. Ну естественно, Симона, я хочу искать! Как еще мне найти блокнот, если я не буду его искать?

Вдыхаю, выдыхаю, читаю дальше. Важно, продолжает Вейль, «отступить назад от объекта поиска. Только непрямой путь приведет к цели. Если мы сперва не сделали шаг назад — все бесполезно».

Я делаю шаг назад. Возвращаюсь в подвал, к широкоэкранному телевизору, который манит, словно тонна опиума. Нехорошо. Что-то я слишком далеко отступил. Поддался отрицанию. Замаскированному отчаянию.

Моя проблема, говорит Вейль, в том, что я подчиняю действие результатам. Но в жизни так не бывает. И внимание так не работает. Внимательная жизнь — дело рискованное. Результаты не гарантированы. Мы понятия не имеем, куда приведет нас внимание (и приведет ли куда-то вообще). Чистое внимание, о котором писала Вейль, не подчиняется внешним мотивам типа желания поразить друзей или добиться повышения. Человек, уделяющий полное внимание чему-либо — неважно чему, движется вперед, «даже если его усилия не приносят видимого результата», уверяет Вейль.

Я знаю, она права. Но в нашем мире вес имеют те самые видимые результаты. Чем видимее и результативнее, тем лучше. Возможно ли это — жить как Симона Вейль, вкладываясь в текущий момент, но не заботясь о будущей награде? Смогу ли я вырастить дочь в духе любви и внимания, не беспокоясь о том, станет ли она нейрохирургом или будет работать в баре? Смогу ли я участвовать в писательском конкурсе и не интересоваться победой? Смогу ли «отпустить» свой блокнот?

Стоп, стоп. Попытаюсь мыслить перспективно. Вот я потерял блокнот. Ну и подумаешь. Хемингуэй вон потерял целый сборник рассказов. Точнее, это была жена Хемингуэя, Хэдли Ричардсон. Она потеряла целый сборник рассказов Хемингуэя. Это с ней случилось в 1922 году, по пути из Парижа в Швейцарию на встречу с мужем. Она только-только села в поезд на Лионском вокзале, но до отправления оставалась пара минут, и она решила купить бутылочку минералки. Вернулась в поезд, а чемодана — с рукописью Хемингуэя — уже нет.

Хемингуэй, конечно, славился минимализмом, но это был перебор даже для него. Он впал в депрессию[112]. Но в конце концов пересилил себя — и стал тем, кем стал.

Несколькими годами ранее молодой английский офицер по имени Томас Эдвард Лоуренс делал пересадку в Ридинге — и потерял рукопись своих мемуаров под названием «Семь столпов мудрости». Единственный экземпляр.

Лоуренс пережил арабское восстание 1916 года и Акабское сражение, пересек на верблюде Синайскую пустыню, но потеря рукописи едва его не доконала. В конце концов он взял себя в руки, уединился на неотапливаемом чердаке в Вестминстере — и переписал книгу по памяти.