– Ноам, смерть – это не конец. В этой мастерской я был свидетелем того, как душа покидает тело. Многие века мне привозят сюда тяжелобольных. Когда удается, я их излечиваю; когда же нет, я наблюдаю их в момент смерти. Слушай меня, Ноам: душа существует! Когда умирающий испускает последний вздох, с ним из груди выходит душа Ба и на мгновение зависает в воздухе. Медлит, блуждает поблизости, затем улетает. Я отчетливо ее наблюдал. Легкая вспышка, иногда голубоватая, чаще бесцветная, вроде полупрозрачного пузырька, подымается над трупом, затем уходит своей дорогой. Мне ни разу не удалось поймать Ба, ни руками, ни салфеткой, но я ее взвесил.

Он сгреб пальцами несколько медных крупинок и высыпал их мне на ладонь.

– Три сениуса – вот сколько она весит, человеческая душа.

– Как ты посчитал?

– Я взвесил тело до и после смерти. Как только Ба покидает грудную клетку, тело становится легче на три сениуса[36].

Я смотрел на россыпь зернышек в своей горсти, и от мысли о возможности взвесить душу у меня голова шла кругом.

Тибор продолжал:

– Я пытаюсь понять, как умирают, Ноам, потому что я хочу умереть. Давным-давно я изучал, как сохранить жизнь. Теперь я изучаю, как ее прекратить. Я хочу избавиться от этого бессмертия, я его ненавижу. Я хочу освободить свою Ба от этого скелета. Я мечтаю попасть в Дуат. – Он повернулся ко мне. – А теперь ты объясни мне, что ты здесь делаешь.

Я поделился с ним своим планом: отыскать Дерека, уничтожить его и подарить нам с Нурой несколько лет безоблачной жизни. Тибор улыбнулся, ему был мил всякий план, предполагавший счастье дочери. Затем я признался, что думал обнаружить Дерека за маской Имхотепа, почему и нанялся в Дом Вечности. Наконец я рассказал, что в процессе моего расследования внезапно увидел труп своей доброй знакомой – характера наших отношений я не уточнял, – Фефи, и ввиду мерзостей, практикуемых Мастером Найма и его приспешниками, я постарался проследить, чтобы о ее останках позаботились согласно оплаченным ее дочерьми услугам.

Тибор задумчиво осмотрел мою рану на затылке:

– Ты должен восстановиться. Останься тут на несколько дней, пока рана зарубцуется, гематомы рассосутся. Этот верзила здорово тебе врезал. Когда ты оклемаешься, я помогу тебе незаметно улизнуть.

– Где засел Дерек?

– Я не знаю, Ноам.

– А Нура?

– Повторяю, я не могу тебе сказать. Не беспокойся: Нура непременно объявится, когда ты покончишь с Дереком.

Из последних слов я заключил, что отец с дочерью поддерживают постоянную связь. Эта мысль придала мне сил, и я попытался встать. Ноги задрожали. Страшная головная боль свалила меня, я качнулся и едва успел снова лечь на стол.

Тибор проворчал:

– Несколько дней, Ноам! Обычному человеку понадобились бы месяцы, а ты встанешь на ноги через две недели.

Он подошел к глиняному кувшину, формой напоминавшему огромную маковую коробочку, и вынул из него опий.

– Хочешь травку радости?

– Нет, не беспокойся обо мне.

– В лечебных целях, – счел он должным добавить для самооправдания.

– Но и галлюциноген тоже.

Он улыбнулся. Понятно, что он не оставил привычки прибегать к дурману.

– Точно нет? – настаивал он.

Я снова отмел его приглашение и взглянул ему в лицо:

– Могу я попросить тебя об одной услуге?

– Смотря о какой.

Я коротко изложил ему свою просьбу. Он согласился.

Была тихая безмятежная ночь.

Когда рабочие спали крепким сном, Тибор вошел в подвал; он облачился в широкий плащ, скрыл лицо эффектной маской Анубиса и уже не был похож на немощного старика, с которым я только что разговаривал. Подобный маскарадный костюм он протянул и мне. Я снова был в состоянии двигаться, закутался в плащ и спрятал лицо под маской бурого волка с заостренными ушами.

Он схватил меня за локоть, вцепился в него ногтями и повел за собой. Из груди моего провожатого вырывался сиплый свист. Мы миновали сырьевой склад, медленно взошли по ступеням, пересекли мастерскую бальзамировщиков и вышли во двор. На меня обрушилось темно-синее, чуть подернутое дымкой небо. Взвыли собаки. Серп месяца высекал из булыжников металлический отсвет, которому вторило мерцание звезд.

Мы направились к последнему сооружению, огромному ангару, где рядами лежали тела; в этом странном зале ожидания мумии коротали время до отплытия в загробный мир. Двое охранников с факелами отвесили поклон, затем сопроводили нас вглубь здания.

Фефи я узнал до того, как ее увидел. На меня хлынули волны торжественных запахов, они ударили мне в нос, овладели моим сознанием, опьянили меня и повлекли к ней. Из открытого расписного деревянного гроба, где она лежала, перевитая бледными лентами, доносилась симфония ароматов: эманации лотоса шепотом приглашали к томлению, цветы дрока и ягоды можжевельника смело меняли тональность, следом ударяли яркие аккорды амбры, смешанной с опопанаксом, и, наконец, мощными фанфарами ликовали камфара и мастиковая смола. Посреди этого tutti всевозможных ароматов вспыхивали высокие и низкие ноты, арпеджио выделений стиракса, гармонировавшие с ладаном, вибрации кимвалов продолжали пряную перкуссию.

Повернувшись к Тибору, я молча поблагодарил его: по моей просьбе он направил своего человека закупить в Мемфисе легендарной парфюмерии для пропитки мумии, савана и деревянного гроба. Прежде чем зашить брюшную полость Фефи, очищенную ароматизированным пальмовым вином, ее напитали миррой, корицей, нардом и шафраном; ленты тонкого льна были насыщены драгоценными смолами. Парфюмерша благоухала.

Из наших органов чувств обоняние отнюдь не самое важное, но больше других будоражит воображение. Благоухание струилось и опаивало мою память, воскрешая Фефи из мертвых, – эта Фефи прыскала от смеха и трепетала, эта Фефи была игривой, и я снова угадывал под саваном ее округлости, аппетитные полные ручки, упругую пышную грудь, ее пыл, задор и пикантность. Она оживала, нарядная и влюбленная, вспыхивала, горячая и жаркая, и ее взор после наших утех светился наслаждением. Я почувствовал набухание в паху, последнюю земную дань Фефи.

Медленно подошел жрец, встал над гробом, прочел низким голосом ритуальную формулу при бальзамировании:

– Прими, Фефи, торжественные благовония, которые украсят твое тело, прими масла, которые разбудят твое сердце. Да войдет в твою грудь дыхание богов, охраняя твое мирное странствие в Дуат! На тебя сошел ладан от Гора, фимиам от Ра, ты превращаешься в Бенну[37], что возрождается на веки вечные, чья молодость пребудет всегда. Очаруй богов своим благоуханием.

Фефи обольстила немало смертных, а теперь отправлялась чаровать богов: ее прелесть достигла такого уровня, что она царила даже в этом хранилище мумий – единственная, загадочная, несравненная и дерзкая владычица воздушных просторов.