как бы они ни усердствовали, в итоге они побеждены. Кто уберегся от невзгод при жизни, беззащитен по смерти. Я уронил голову на колени и тихо плакал. Меня мучила мысль, что Фефи окажется во власти негодяев, станет их жертвой – она, всегда такая независимая. Я рыдал не только от горя, но и от ярости. Решено, я любой ценой буду защищать ее честь!

Я поднял голову и увидел, что верзила, который чистит тело Фефи, прикрыв глаза и насвистывая, не испытывает к ней ни малейшего интереса. Он монотонно совершал привычную ежедневную работу. Это и опечалило меня, и успокоило. Искрящаяся Фефи, которая в каком-то смысле вырвала меня из небытия и наполнила жизнью, превратилась теперь в шмат мяса… Обмыв Фефи, он не мешкая полностью выбрил ее опытной рукой, обстриг ногти на пальцах рук и ног, собрал обрезки в маленький полотняный мешочек, закрепил его на щиколотке; отвернулся и тотчас занялся следующим трупом.

Днем тело Фефи оттранспортировали в соседнее здание, к резальщикам. Трудились там, как я сказал выше, замечательные специалисты, я не раз сталкивался с ними во дворе и с некоторыми из них завязал отношения. Я перестал бояться дурных дел в отношении Фефи, тем более что один из моих знакомцев махнул мне рукой, давая понять, что он займется моей тетушкой собственноручно. Я ослабил свою бдительность, не горя желанием видеть, как он рассечет тело Фефи, засунет в разрез руку и извлечет внутренности.

Я беспечно прошелся по зданию, включавшему несколько помещений. И был поражен увиденным… Чем дальше я шел, те быстрее улетучивалось мое благодушие. В одном зале рабочие впрыскивали можжевеловое масло в тело покойника, родственники которого оплатили полное мумифицирование; вопреки контракту, они заполняли тело этим едким веществом, не извлекая органов для их консервации. В другом зале они нарушали правила: для повышения эффективности промысла они выталкивали газы кишечника, водружая на живот усопшего огромный булыжник, раздавливавший остатки внутренностей, что создавало иллюзию очищенного тела, когда его забинтованную мумию возвращали семье. Я никогда никому не продавал такого! Они не соблюдали контрактов! Повсюду царила ложь. Я невольно участвовал в колоссальном надувательстве. Я попал в царство шарлатанов.

В растерянности я добрел до следующего здания и там стал свидетелем еще худшего: рабочие не выжидали необходимых недель для просушки трупов, их сразу пропитывали черной смолой. Конечно, это была та самая смола, которая предназначалась для мумифицирования, обладая двойным действием, сохранением и защитой: с одной стороны, она укрепляла костяк трупа, противодействуя гнилостности кожи; с другой – образовывала стекловидный панцирь, который защищал тело от нашествия трупоядных насекомых и изолировал его от внешней среды. Однако смолу следовало применять после опорожнения и обезвоживания, здесь же она служила камуфляжем отсутствия этих процедур. Кроме того, рабочие наносили смолу слишком горячей: о том говорило потрескивание и запах горелого мяса. Залив труп смолой, они оставляли его, даже не растянув висевших под потолком противомоскитных сеток, и насекомые, привлеченные лакомством, облепляли смолу и вместе с мумией отправлялись в вечность.

Я поспешно вышел во двор, и меня тут же вывернуло наизнанку. Видевшие меня рабочие засмеялись, ведь они, понятное дело, тоже через это прошли. Знали бы они, что тошнотворна мне была не физическая сторона всей этой кухни, а моральная! Ужас исходил не от мертвых – его творили живые, во власти распоряжении которых мертвецы оказались; их-то деятельность и была мне омерзительна.

Надо мной склонился Мастер Найма:

– Осирис будет доволен. Он желал твоего усердия и получил его.

Я промолчал. Отныне я подозревал его во всех здешних злоупотреблениях; если он и не сам создал эту систему, он обеспечивал ее бесперебойную работу.

– Теперь твоя тетушка в хороших руках, так что за работу! Я тебе плачу не за битье баклуш.

Я хотел было возразить: «Ах, так ты мне платишь?» – но удержался. Меня мутило от общения с этим типом. Он привел меня в мастерскую по набивке мумий и процедил, уходя:

– Хлюпикам вроде тебя здесь самое место.

Рабочие этого корпуса восстанавливали высушенные трупы, утратившие былой объем, набивая их соломой и тряпьем, дабы придать им подобающую форму. Обработка едким натром радикально изменяла тело. Хотя кристаллы натра были похожи на соль, их свойства давали противоположный эффект: если засолка сохраняла жиры, то покрытие едким натром превращало жир в жидкое мыло, которое легко стекало. Едкий натр поглощал избыток воды, содержащийся в тканях тела, за время от двух до шести недель в зависимости от влажности воздуха. В результате оставалась потемневшая, скукоженная, лишенная мускулов оболочка, совсем плоская в области живота с изъятыми внутренностями. Бальзамировщики пропитывали ее мазями, чтобы немного размягчить, затем придавали ей форму набивкой, и наконец в соседней мастерской ее раскрашивали и наносили тонкий защитный слой смолы.

Для меня такая работа оказалась наименее тяжкой. На этой стадии останки больше напоминали странных кукол из дубленой кожи, чем людей. Их принадлежность к роду человеческому становилась отвлеченной. И я с усердием придавал им человекоподобные формы.

Так я трудился день за днем, заходя то и дело проверить, что о Фефи заботятся должным образом, согласно избранному и оплаченному ее дочерьми прейскуранту. Сработала ли моя протекция? Я убедился, что из ее тела тщательно извлекли органы, которые затем были мумифицированы и выставлены возле ее тела в четырех сосудах. Осторожно и неторопливо изъяли мозг, не повредив ее хорошенький носик, – дело редкое, ведь процесс децеребрации при многократном возвратно-поступательном движении крючка в черепной коробке обычно разрушал носовую кость и глазницы. Ее сердце, главное вместилище настоящей и грядущей жизни, сохранилось нетронутым и покоилось на своем месте[34]. Теперь она, обработанная едким натром, хранилась в сушильне и проходила испытание обезвоживанием. Хотя бы в ее случае процесс мумифицирования шел по канону.

Что делать с моими открытиями в отношении прочих покойников? Кому сообщить о множестве нарушений? С Мастером Найма, у которого явно рыльце в пушку, говорить бесполезно. Под маской порядочности скрывался отъявленный пройдоха, изобретший систему обогащения. Хранитель Божественной печати, не иначе, тоже в доле? И почему бы не Имхотеп? Последнее допущение было тем более вероятным, если за его личиной прячется Дерек: циничная, извращенная организация Дома Вечности была на него похожа, мой сводный брат всегда проявлял бессовестное корыстолюбие.

Я еще раз задумался о своих целях: я остаюсь в этих стенах для свершения правосудия или ради своего расследования? Соучаствовать в злодеяниях я не хотел, а надеялся предать их огласке, но выманить из норы Дерека и избавиться от него оставалось единственным стимулом моей разведки.

И пока я околачивался среди этих людей, многие