Тот покачал головой.

– Да, сначала я прилетел туда, но, как ты понимаешь, не задержался. Поживиться там нечем, ловить нечего. Я ждал совсем другого. Так что обломился и махнул во Францию, и вот здесь-то ухватил удачу за хвост. А ты как? Давай, расскажи про себя. Я думал, что ты заделался махровым террористом. И что тебя закрыли в кидальской тюряге. Ну давай, колись!

Иван только отмахнулся. Ему не хотелось вспоминать тот период жизни, ведь тогда бы неизбежно всплыли вопросы о поведении Иваны. Каким, интересно, способом она добилась его освобождения?

– Лучше расскажи, чем ты занимаешься в этой дыре, – попросил он.

– Слушай сюда. Если согласишься делать то, что я скажу, то устроишься так же круто, как я.

С того дня Иван стал работать на Мансура. Хотя «работой» это можно было назвать с натяжкой. Судите сами. Поднимался он около полудня. А поскольку он спал на матрасе в столовой, Уго с Моной по утрам за завтраком приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы не разбудить его. Потом он шел в крохотную ванную, не удосуживаясь ни вытереть пол, ни прибраться после себя. Кроме того, он полюбил наряжаться. Раньше ему было все равно, что носить, но теперь он стал брать пример с Мансура. В ход пошли галстуки-бабочки, нашейные платки, классические галстуки в горох и в полоску, облегающие сорочки, костюмы от Джорджо Армани. Он полюбил новые ткани – лавсан, тонкий трикотаж и лен – и научился сочетать их, такие разные, между собой. Он также приобрел куртку из красной кожи, которую носил с гордостью тореадора, и костюм из черной кожи, в котором сильно смахивал на гея. Откуда же у него завелись средства на подобную роскошь? А вот откуда: он получил доступ к потокам денег, что проходили через руки Мансура, а теперь – и через его собственные.

Работа его заключалась в том, чтобы расфасовывать наркотики из пакетов весом в 400–500 граммов по маленьким мешочкам, а потом доставлять, в обмен на астрономические суммы, в бар «Тесные врата», который держал один сербохорват, Захари. Получив товар, Захари вручал Ивану чемоданчики, под завязку набитые тщательно пересчитанными денежными купюрами для передачи Мансуру. Никаких кредиток, никаких чеков. Только наличные, без вариантов. Те, кто на самом деле стоял за трафиком, были недосягаемы и сидели в полной безопасности в своих парижских апартаментах люкс или престижных предместьях. Иван старался выполнять работу как можно лучше, лелея в сердце лишь одну надежду: заработать столько деньжищ, чтобы купить квартиру, где он заживет вдвоем с сестрой. Мансур ему это обещал.

К наркотикам Иван относился с полнейшим безразличием. Он не задумывался о том, что, став наркодилером, стал причастен ко злу. У него в голове не укладывалось, что этот белый порошок, на вид такой же безобидный, как пшеничная мука в руках его матери, способен «высвобождать сознание», возбуждать все желания – и разрушать личность человека. Он участвовал в наркотрафике, не испытывая никаких угрызений совести, не осознавая последствий.

По вечерам Иван сопровождал Мансура. Но для него – парня, который не пьет и совершенно не интересуется девушками, – услады ночной городской жизни были крайне ограниченны. Мансур был завсегдатаем одного ночного клуба в центре Парижа – «Купальни», прославившегося в прежнюю эпоху как место общения самых известных гомосексуалов. Говорят, Марсель Пруст очень любил плавать здесь в бассейне, расположенном где-то в подвальном этаже, и устраивал там же шикарные свидания со своими «спутниками». Сам Мансур всегда был занят. Он проводил время со жрицами любви, предпочитая пышнотелых блондинок. Просто поразительно, если вспомнить, как с ним некогда обходились девушки на его родине. А сейчас, в Париже, неограниченные средства давали ему легкий доступ к обладанию прелестями красоток-иностранок.

Иван, которому поначалу было скучно торчать в «Купальне», постепенно почувствовал вкус к азартным играм. Его уже не устраивало просто дергать за рукоятку «одноруких бандитов» на первом этаже. Он пристрастился к рулетке и особенно – к баккара. Юноша наслаждался аристократическим шармом залов, в которых располагались казино, а еще чрезвычайно его возбуждала непредсказуемость самой игры. Торжественный, словно вещий, голос крупье, казалось ему, был голосом самой судьбы. Завсегдатаи тоже не разочаровывали в плане оригинальности. Так, например, Иван близко сошелся с одной пожилой разорившейся графиней, которая требовала называть ее Глорией Свенсон, и ее любовником Гильдебертом, простым маляром, на сорок лет ее моложе. Эта парочка часто приглашала его в гости, в квартиру на бульваре Сюшé, выпить по бокальчику шампанского – за день они опорожняли ящик. Хотя Иван не пил, ему нравилось находиться в их компании. Увы, продлилось это недолго. Через несколько месяцев такого образа жизни графиня впала в алкогольную кому, из которой уже не вышла, и вскоре Иван провожал ее в последний путь на кладбище Пер-Лашез вдоль рядов могил с самыми причудливыми именами. В тот момент он вдруг понял, что нет ничего зазорного в шутках над безвестными покойниками. Ведь он никогда не слышал большинства имен, вырезанных на могилах. Вот кто такой Джим Моррисон? Чем он заслужил такую длинную эпитафию? Когда Гильдеберт объяснил ему, что к чему, у Ивана возникла новая идея. Почему бы и ему не обессмертить свое имя? Конечно, он не музыкант и не художник – нет у него такого дара. Но он вполне способен совершить великое деяние, которое потрясет весь мир, и таким образом отомстить за Аликса и Кристину. Эти двое все время стояли у него перед глазами. Порой Иван даже корил себя, что это он во всем виноват, это из-за него они лишились своей привольной жизни. В такие моменты у него разрывалось сердце, и он не мог сдержать слез.

Однажды, когда он, как всегда, с потерянным видом выходил из «Купальни», Мансур, заметив это, спросил:

– Что случилось? Почему ты плачешь?

В ответ Иван рассказал другу, какое приключение ему довелось пережить в усадьбе. Когда же он замолчал, тот лишь пожал плечами.

– Эти люди, Кристина и Аликс, были белые, так?

– Что за странный вопрос? Что ты этим хочешь сказать? – спросил Иван.

Мансур объяснил:

– А то, что они принадлежат к иной, чуждой нам расе. Если бы, например, я увидел, как белый тонет, я бы с радостью ему в этом подсобил.

Противниками подобных примитивных взглядов и выступали Аликс и Кристина. По их мнению, цвет кожи не имел никакого значения. Впрочем, Иван не решился высказать свое мнение на этот счет, потому что знал – друг его не поймет.

Когда рассвет уже окрашивал желтоватым