— Вижу! … О, вижу, как злится Мать — Мать всех живых и мёртвых!

На землю послала дочь! Дочь, что погибла в чреве…

А следом за ней тень — тень ненавистного зверя,

тень своего Цербера… следом пустила Мать.

Глаза Марии закатились. Смотря в пустоту белками глаз и до синяков сжимая мои запястья, она прохрипела:

— Ослепнет трёхглазый ворон, братья сожрут друг-друга!

В кольце порочного круга отец проклянёт дитя!

В сердцах догорают спички, время песком сквозь пальцы!

Шакала в мёртвую бездну столкнёшь на излёте дня!

И она захохотала смехом сумасшедшего, а я всё-таки вскрикнула, рванула руки что было сил и неожиданно вырвалась. И тут же, не соображая что делаю, бросилась в коридор и заскочила в ближайшую комнату, захлопнула за собой дверь и в страхе отступила от неё на несколько шагов.

В помещении царила кромешная тьма, а телефон остался лежать на полу в гостинной. Ноги подогнулись, и я едва удержалась от того, чтобы не упасть. Господи, что мне делать? Смеяться или плакать? И что выбрать — вернуться в общество чокнутой старухи, или остаться в темноте — наедине со своими страхами. У меня дрожали руки, а кожу между лопаток холодило от пота. И хотя смех в коридоре уже утих, он продолжал эхом звучать в моей голове.

“Что это было? Предсказание? Неужели чокнутая старуха напророчила мне судьбу? Бред какой-то! Нужно успокоиться! Взять себя в руки! Боже, да это просто старушка… просто безобидная старуха! Что с её Тигрицей? Неужели это то что меня ждёт?… Когда уже закочится этот бесконечный день!” — лихорадочно думала, крепко зажмурив глаза и прижав ладони к лицу. Запястья горели, точно их продолжали сжимать костлявые пальцы. К глазам подступали слёзы. Мне вдруг стало бесконечно жаль себя. Позорное чувство скрутило лёгкие, пережало горло — так, что не продохнуть, но тут Лиса навострила уши и угрожающе ощетинилась. Я в страхе подняла голову…

В где-то совсем рядом раздались чьи-то осторожные, лёгкие и частые… нечеловеческие шаги.

Сцена 13. Чужими глазами

Темнота стояла такая, что едва получалось увидеть пальцы рук, даже поднеся их к самому носу. И уж тем более, невозможно было разглядеть того, кто рыскал в темноте. Шаги появлялись то слева, то справа, то спереди, то сзади. Как-будто какое-то существо кружило вокруг, подбираясь по спирали все ближе и ближе.

— Кто здесь? — едва дыша, спросила я, беспомощно вглядываясь в мрак комнаты.

Ответом мне стал собачий рык…

“Илонин пёс!” — понимание волной нервных мурашек прокатилось от затылка до копчика: — “Чёрт-чёрт-чёрт!”

Рык раздался снова, на этот раз справа.

— Ти-ише, пёсик… — прошептала я как можно более спокойным и ласковым тоном, и выставила вперёд руки, словно они могли послужить преградой между мной и собачьими клыками: — Как там тебя… Блэк… Ти-ише, собачка, тише…

Но пса моё бормотание только разозлило. Рык зазвучал протяжнее и громче. Я съёжилась от страха.

“Крикнуть? Попросить о помощи? И всех переполошить, снова выставить себя дурой? Это же просто собака! Домашний питомец, а не какой-то дикий зверь!” — беспорядочно размышляла я, отступая спиной к двери.

А в следующее мгновение пёс замолк. И я замерла вместе с ним, мучительно вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Единственный звук, который доносился до ушей — было моё собственной рваное дыхание и стучащая в висках кровь. “Где он? Откуда выпрыгнет? Может, решил оставить меня в покое?” Пульс молотил как бешеный, а я затравленно озиралась по сторонам, ужасно боясь того, что может произойти в следующую секунду.

Лиса втянула носом воздух и оскалилась. Я зажмурилась, прислушиваясь к чувствам своего Эмона… И тут же поняла — пёс слева, притаился и не сводит враждебного взгляда. Я повернула голову в нужную сторону и… забыла как дышать. Из мрака на меня смотрели два жёлтых глаза без зрачков и радужки. Две яркие, неподвижные точки. А под ними, скрытая темнотой, готовая отведать крови, клыкастая пасть.

Шестым чувством я поняла — зверь готовится к рывку, но продолжала стоять, словно загипнотизированная, не в силах оторваться от жутких светящихся глаз, которые, вдруг, точно притянутые магнитом, стали стремительно и неотвратимо приближаться.

Лиса оскалилась. А я снова зажмурилась, но даже сквозь сомкнутые веки продолжала видеть пляску чужого злобного взгляда.

Из моего горла вырвался сдавленный крик ужаса, а жёлтые точки, точно насмехаясь, принялись увеличиваться заслоняя и поглощая собою темноту.

Лоб вдруг налился тяжестью, будто содержимое черепа заменили бетоном. Мир закружился. Я вот-вот была готова свалиться в обморок

— Не подходи! — крикнула из последних сил и в отчаянии ударила по воздуху руками. Но вместо того, чтобы избавиться от зловещих глаз, словно … нырнула в них с головой…

В тот же миг в висках что-то взорвалось. Синяя высоковольтная дуга протянулась слева-направо, от меня к псу, а спустя секунду я запоздало поняла, что больше не чувствую рук и ног… и вообще ничего не чувствую. Словно сознание отделилось от тела и теперь неслось по дуге прямо в пасть озлобленной зверюге.

Мир вспыхнул и рассыпался на сотни беспокойных искр. С треском и шипением догорали они в темноте. А когда погасла последняя из них, я очнулась в той же самой комнате. Почти в той же…

Пол был на месте — но непривычно близко, а потолок — напротив, слишком высоко. Тьма немного расступилась, но обычные цвета заменили блёклые, теряющиеся в темноте оттенки, словно на зрение наложили чёрно-белый фильтр. Но самое главное: запахи. Я не замечала, что вся комната так сильно пропиталась запахами. Пахло жженым воском от свечей, пахло кожей и настенной краской, пахло хлоркой, которой недавно помыли полы… но один запах показался мне особенно знакомым. Я повернулась на него и сквозь полумрак разглядела тело девушки, растянувшееся прямо на полу в паре метров от меня.

От девушки несло прогорклым страхом, от её волос — сыростью, а её запястья недавно касалась кислая старостью. Я хотела разбудить ее, узнать кто она, и открыла рот:

— Р-р-р, — только и смогла выдавить из непослушного горла.

“Что происходит?” — вопрос с трудом пробился в голову и тут же улетучился, не дав шанса к нему присмотреться. Вместо этого возникла другая мысль. Мысль о том, что девушку будить не стоит, что она — чужая здесь, хоть и не опасна, в отличие от того, кто притаился у неё за спиной. Того, кто пах могильной землёй и древней смертью, и был чернее самой чёрной ночи. Этот кто-то шептался, точно хотел смешаться