Шрифт:
Закладка:
– Ладно, все, не гунди. Виноват, дурак, исправлюсь. Потом, когда-нибудь. Наверное. Так с этим-то что делать будем? Утремся?
– Ну почему утремся? Есть у меня сильное подозрение, что весь этот цирк с конями – это личная, так сказать, инициатива на местах. Молодые у Безарта в банде так авторитет свой приподнять пытаются.
– Соглашусь с тобой, пожалуй.
– Ну а если так, то кто в Порто-Франко отвечает за всех албанцев? Ведь получается, что Цана слово нарушил, даже если и не знал об этой акции.
– Подожди, Серый, ты меня совсем запутал! То кричишь, что не надо воевать, а сейчас к чему подводишь? Или предложишь дерьмом ему стены дома измазать в ответ?
– Воевать не надо, и без дерьма тоже обойдемся. Я подвожу к тому, что надо Безарту показать, что мы не погулять вышли: хоть и понимаем, что он за всеми своими не всегда может уследить, но нам бы хотелось, чтобы он сильно старался. У тебя набор отмычек, что от Седого достался, с собою? Пользоваться не разучился?
– Не отмычек, а музыки, лошара! А разучился, не разучился – скажу тебе так: Седой так учил, что на том свете ворота в рай вскрою!
– Ну да, как я забыл! У тебя ж всего два недостатка: красивый и скромный!
Большой дом главы албанской диаспоры Безарта Цаны располагался на богатой окраине Порто-Франко, где жили далеко не последние люди этого города. Территория в четверть гектара была огорожена в лучших традициях албанских деревень – высоким, в два с половиной метра, кирпичным забором. Въезд и вход осуществлялся через КПП с охраной, по территории ходил патруль из двух вооруженных охранников.
Раньше патруля не было, да и на КПП сидел обычный «вратарь», в обязанности которого входило только открывать и закрывать ворота и калитку. Но в последнее время стали обостряться отношения с набиравшими в городе силу конкурентами: румынами, арабами, русскими, даже афганцами. Все стали намного агрессивнее, так что дело шло к тому, что в Порто-Франко может случиться полноценная война за сферы влияния. Город становился тесен для поднявшихся и заматеревших на транзите криминальных группировок.
Глубокой ночью к стене загородного дома Цаны прокрались две тени.
– Ваня, еще раз прошу: постарайся без мокрухи!
– Ой, мамо, я вас умоляю! Становись давай!
Конан, одетый как и Иван, во все черное, стал спиной к стене и, присев, сцепил опущенные руки в замок. Раз – нога Дикого встала в замок рук Сергея; два – и он уже у него на плечах, ухватился за верх забора; три – и нога Ивана вновь на сцепленных в замок руках друга, но на этот раз они подняты вверх. Все, Дикий лежит на заборе и оглядывает территорию внутри ограды через опущенный на глаза ноктовизор.
Закрепив на заборе при помощи металлической кошки веревку с узлами, Ваня помог взобраться на забор другу. С забора Конан перебрался на дерево, что росло внутри двора, и устроился там с «Валом». Минут пять-семь осматривал территорию в тепловизионный прицел, после чего дал отмашку товарищу.
– Давай, Дикий, пошел, чисто!
Иван соскользнул с забора по веревке и не торопясь прокрался к двухэтажному дому. Патрульных нет, они сидят у КПП и о чем-то судачат с дежурным. М-да, ну и дисциплинка у них тут! Так, теперь к правому углу дома, к входу на террасу.
Спустя минуту Иван был уже в доме. Странные же эти мусульмане! И чего они собак так не любят?! Не дай бог была бы здесь пара алабаев – пришлось бы их валить, шуму бы было! А так работать – как у дитя конфетку отобрать.
Но это все лирика, теперь на второй этаж. Молодец, Безарт, не поскупился: каменная лестница – мечта домушника! Теперь налево по коридору и вторая дверь справа. Вот и кабинет. Закрыто. Кто бы сомневался. Ну-ка… Ага, во-от! А то похвастался перед Конаном – не дай бог облажаться: всю жизнь подначивать будет!
Замок самый обычный! Ну прямо страна непуганых идиотов! И никакой сигналки! Безарт, ты что творишь! Заходи, кто хочет, выноси, что хочешь! Ну да мы народ интеллигентный, выносить ничего не будем. Даже наоборот!
Безарт Цана завтракал. Даже не так – Завтракал! Да, именно так, с большой буквы. Он вырос в большой, даже по албанским меркам, семье: четырнадцать детей – девять мальчиков и пять девочек. Все детство прошло в нищете и постоянном гвалте, поэтому, когда он впервые взял в руки автомат, поклялся себе, что его семья никогда не будет голодать и детей у него будет немного.
Оба эти обещания он сдержал: в Порто-Франко он далеко не последний человек, а если отбросить ложную скромность, то, пожалуй, один из десяти-пятнадцати самых богатых. И детей у него немного, всего шестеро: четыре дочки и два сына. Старшая Джезим – радость – уже взрослая. Осталась там, на Земле, в Лондоне. Врач-психотерапевт. У нее своя клиника – папа помог, разумеется. Муж-англичанин пакистанского происхождения, тоже из этих, мозгоправов. Ну да ладно, живут хорошо, трех внуков Безарту подарили, Аллах им в помощь.
Безарт хмыкнул. Джезим как-то сказала, что он интроверт, и это удивительно, потому что вырос в такой большой семье. А вот ему не удивительно. Потому что он прекрасно знает, что это такое, когда вокруг круглые сутки стоит гвалт, кто-то отчего-то мечется, с кем-то спорит, смеется, кричит, плачет. Именно благодаря этому Безарт рано стал самостоятельным, и именно поэтому он сейчас завтракал в одиночестве.
Обед – это святое. Если у главы семейства выдается такая возможность, то на обед все собираются в большой гостиной. Семья должна чувствовать единство, так что общий обед – это традиция. Ужин – совсем другое. Ужинать Безарту чаще всего приходилось, решая какие-то вопросы, ну или отдыхая. И в том и в другом случае домой он возвращался поздно.
А вот завтрак Цана оставил себе. Только себе и больше никому. Даже гувернантка не подавала блюда по очереди. Когда Безарт спускался в малую гостиную с видом на сад и бассейн, завтрак стоял на столе, и вокруг никого не было. Тридцать-сорок минут глава албанской диаспоры в Порто-Франко оставался в полном одиночестве,
