Шрифт:
Закладка:
– Чего тряслись-то? – улыбнулся сын.
– О, это история! Какой-то поп посмел что-то против князя сказать, так он ему ноги перебил и в овраг приказал выбросить. Бабки говорили, что после этого князь двинулся умишком, а поп там до сих пор ползает. Ну а мы уши развесим… боимся. А потом снова лезем.
– И чего… ползает? – тоненьким голосом спросила Наташка, уже начисто отмытая и вполне готовая зареветь.
– Конечно, как и положено, а ночует в подвалах, – пошутил отец, но тотчас строго призвал к порядку: – А ну отставить! Бабкины это россказни!
– Да уж, – пробормотал Колька, вспомнив рассказ Пельменя.
– Ты больше ребенка пугай, – попеняла Антонина Михайловна, хмурясь, – нашел, что на ночь рассказывать!
…Упаковав в газету с десяток рыбин в подарок Вере Вячеславовне, Колька отправился провожать Олю. Они брели не торопясь, держась за руки, а то и в обнимку, если никого не оказывалось рядом, и было очень приятно, что не надо ничего объяснять, высказывать и выслушивать. Снова ощущалась такая полнота, как будто заново выросли отрубленные руки или ноги, а то и вырванное сердце.
– А давай больше ссориться не будем? – предложил Колька, поигрывая кончиком темной Олиной косы. – Ведь можно же как-то без этого, в полном согласии.
– Глупый, – серьезно ответила Оля, – если во всем полное согласие, то мы будем уже не люди.
– А кто?
– Деревья какие-нибудь.
Колька критично оглядел девушку:
– Ты скорее березка. А я, так и быть…
– Дуб, – невинно тараща глазища, предложила она.
Он дернул за косичку:
– Дуб, значит. Вот как отдубасю – будешь знать!
Она показала язык:
– Агрессор. О, кстати, об отдубасить. Завтра поможешь Палкиным гостинцы отнести?
Колька нахмурился:
– Оль, не надоело вам? Ну что они, голодают, что ли? А вы все носите и носите. Она вроде не бедствует, зачем другие кусок от себя отрывают?
– С чего ты взял, что не бедствует? – тотчас прицепилась Ольга.
– Знаю уж, – отрезал он.
– Опять темнит, – непонятно кому пожаловалась девушка, – ох, смотри! Все эти твои тайны добром не кончатся.
Колька, ощущая, к чему идет, накрепко захлопнул рот, как бы не сболтнуть чего лишнего. Возникло стойкое ощущение, что тот, за кем последнее слово, далеко не всегда прав. Ольга продолжала что-то начальственно ворчать, совершенно позабыв, какой он хороший и что его перевоспитывать не надо; он молчал, самодовольно улыбаясь про себя и собой же гордясь, – так и дошли до дома Гладковых.
Ольга подняла глаза, глянула в окно, замолчала на секунду, а потом, зажимая рот ладошкой, бесшумно расхохоталась.
– Ты чего? – не понял он.
Она, переводя дух, дрожащим пальчиком ткнула в свое окно:
– Ц-цветочки! Ой, не могу. Палыч на огонек заглянул. Ах, мама, мама! «Никогда в жизни!», «Надо гордость иметь!», «Он должен осознать»…
Колька прыснул, но быстро взял себя в руки:
– Ядовитый вы человек, Ольга Гладкова. Язвительный. Прямо говоря, ведьма!
– Еще какая! – прошептала девушка, сверкая глазами и кладя ему на плечи руки.
В воскресенье Остапчук ездил с супругой к теще на именины. Жена пребывала в отпуску, потому и осталась у мамаши, а он с больной головой опаздывал на службу. Засиделись за задушевным разговором и горилкой, потом еще аж две электрички отменили – так и получилось.
Поглядев на часы, Иван Александрович рассудил так: надо срочно выполнить какое-нибудь неотложное поручение, а уж потом, не торопясь, можно и в отделение.
Как раз кстати он припомнил, что Сергеевна в пятницу просила пригласить Наталью Введенскую для беседы. Правда, Катька, может, еще и не приехала, но это как раз ее недоработка, что на службу опаздывает.
Остапчук, донельзя довольный нашедшимся выходом, прямо с платформы поспешил по адресу.
Наталья уже отвела дочку в садик и теперь трудилась дома, по обыкновению пребывая в своем полуобморочном состоянии. Дверь открыла в фартуке, перемазанном краской, очки на одном ухе.
– Чего это вы, Наталья Лукинична, не заглянули к нам сегодня, – добродушно попенял он, вытирая ноги у порога, – так я сам к вам. Не откажетесь зайти?
Она некоторое время хлопала пустыми глазами, потом, видимо, до нее начало доходить. Встрепенулась, прижала руки к груди:
– Что? Ванечка, да? Нашелся?
– Пойдемте, пойдемте, – смутился Остапчук, пряча глаза, – там и объяснимся.
Наталья трясущимися руками завернулась в платок. На улице было довольно жарко, прямо-таки парило, но ее била заметная дрожь.
До отделения добрались без приключений, но тут выяснилось, что Сергеевны и вправду еще нет. Устроив Наталью в коридоре, Остапчук отправился к Акимову, держать совет.
Для утра понедельника Сергей был необычно добр и покладист. Спросил скорее с удивлением, нежели с недовольством:
– И чего это ты ее припер? Соскучился?
– Серега, да вот незадача: Сергеевна просила пригласить, а самой, видишь, нету.
– Ваньку-то не валяй. Она в пятницу еще предупреждала, что будет к одиннадцати, в управление ей, что ли. Ты это прекрасно слышал.
– Серега, ну забыл. Чего же делать-то теперь с этой?
– А я знаю? Ты приволок, ты и думай. У меня своих дел – выше крыши, вон, от бдительных граждан сигнал поступил, какая-то подозрительная компания на кладбище ошивается. Надо провентилировать, а у меня и без того дел – полон комод.
– Короче, пусть до Катьки сидит, – полуутвердительно-полувопросительно произнес Остапчук.
Сергей лишь плечами пожал.
Прошел один рабочий час, второй миновал – Сергеевна не появлялась. Наталья все сидела, чинно сложив на коленях руки. Все проходили мимо нее, не замечая, как если бы тут сидел не человек, а призрак, – так все привыкли к ее походам по милициям и почтальонам.
Места в коридоре было немного, поэтому почти каждый задевал ее – буквально, иной раз и словесно, поскольку в отсутствие руководства и Катерины можно было выражаться прямо и предметно.
Она пару раз попыталась ухватить за полу Остапчука, но тот лишь отмахивался с видом загадочным, отчужденным и неприступным.
Третий час пролетел. Натальины пальцы постепенно начали подрагивать, потом пришли в нервное движение, собирая кисти платка, накручивая их, расправляя, поскребывая ногтями застиранную ткань так, что в конечном счете она расползлась.
Четвертый час пошел. Ситуация накалялась: Сергеевны не было, а Сорокин уже маячил грозовой тучей на горизонте, вот-вот вернется и приступит к допросу с пристрастием.
