Шрифт:
Закладка:
– А плот?
Колька почесал в затылке: на острове было негусто с толстыми стволами.
– Ну давайте один сплавает со мной, сделаем плот там, на нем он и вернется.
– Давай, – вызвался Пельмень.
– Э нет, – возмутился Анчутка, – я один не останусь.
– Тогда со мной поплыли.
– Нет. Боюсь.
– Слушайте, мне завтра с утра в шарагу, рожайте скорее.
Пельмень решительно заявил:
– Погнали, нечего сопли жевать. Когти рвануть всегда успеем.
Конечно, не так он собирался возвращаться домой, но что поделать, коли золотой лещ ушел. Улов и так неплохой, видно, что не баклуши бил.
Чинно раскланиваясь со знакомыми, Колька следовал к дому, и мысли в его голове текли спокойные и солидные. Надо разузнать, что там насчет вербовки, и рвануть куда-нибудь нормальным делом заниматься. Не все же по мелочи тут… Надо будет наведаться к Сорокину, что он там про условно-досрочное говорил? Как раз полтора года прошло, еще полтора – и с чистой совестью в новую жизнь и куда угодно.
А можно вон как эти археологи, ведь интересная же работа, должно быть, и полезная… разве что учеба, потянет ли? Хотя парни-то на очкариков не шибко похожи. Вон у Василия лапищи такие, будто последние лет пять лопату из рук не выпускал. Да и Санек этот, в тельняшке, на бича больше смахивает, разве что почище. А уж Гога вообще, судя по всему, видавший виды типчик. Яшке и Андрюхе фартануло – компания бывалая, интересно, и кормить будут. А то и этот щеголь-профессор что-нибудь на карман подкинет. Так-то мужик он вроде не жадный.
«Если бы не семья… Семья держит. Семья, да еще Оля тоже, конечно, головная боль, так ведь любимая. Если все всё бросят и кинутся геройствовать, кто останется на хозяйстве?»
Мысли о собственном благородстве и огромной ответственности, лежащей на плечах, успокоили и примирили с действительностью. Тем более что как раз у подъезда восседало на лавочке одно из обстоятельств, препятствующих геройскому всебросанию.
– Привет, ты чего тут? – спросил он Олю.
– Тебя поджидаю, – просто ответила она.
– А чего к нашим не поднялась?
– Так я откуда знаю, когда ты придешь, зачем мешаться?
– Ну, пошли тогда. Рыбу умеешь чистить?
Оля отрицательно покачала головой. Николай сурово вздохнул, убедившись, что пока ему не на кого оставить вот это безрукое существо:
– Тогда тут сиди, сейчас вернусь.
И, оставив улов на ее попечение, пошел отметиться о прибытии.
А дома было как-то интересно, светло, мирно, пахло каким-то тихим ожиданием чего-то очень хорошего. Точь-в-точь как до войны, под Новый год. Подливая бате чайку, мать, непривычно веселая, приодетая, как с удивлением заметил Колька, так и норовила до него дотронуться, будто бы ненароком, то воротник поправляла зачем-то, то пододвигала газету.
Наташка смело скандалила, требуя сахару. Отец, безо всякого перегара, выбритый, улыбчивый, посмотрел молодцом:
– Хорошо клевало? Где промышлял?
Колька пересказал, не углубляясь в детали, историю своего отпуска, потом, взяв ножи, направился на выход.
– Ты далеко, сынок? – спросила мать.
– Рыбу на улице почистим, чтобы на кухне не гадить, – пояснил он.
– А, так это Оленька там маячила? – лукаво подмигнул батя. – Чего же не зашла чайку попить?
– Говорит, чтобы не мешаться.
– Вот глупышка. Ну иди, иди.
Потом, набрав воды, они чистили рыбу. Оля сперва куксилась, но потом приноровилась и стала управляться с уловом очень даже ловко. Колька пересказал историю злоключений Андрюхи и Яшки, опустив некоторые подробности, поведал про новых знакомых и встречу со старым знакомым – с профессором Князевым.
Оля слушала, улыбалась, лишь однажды уточнив:
– Какого века церковь?
– Семнадцатого, а что?
Она посмеялась:
– Плохо у историков с историей. Какой Иван Грозный? Он в шестнадцатом веке помер.
Колька, настроенный благодушно и снисходительно, предположил:
– Оговорился, бывает. А может, и забыл. Вот… А потом профессор Князев предложил пацанам поработать подручными…
– Ох повезло лоботрясам, – позавидовала она, – и с чего им такая удача? Вот если бы мне кто предложил…
– Чего? На Днепрогэс? – улыбаясь, спросил Колька.
– А хотя бы! Уж я бы не мешкала!
– Я бы тебя не отпустил, – добродушно заявил он.
– Кто бы тебя спрашивал, – то ли в шутку, то ли всерьез отозвалась она.
– А я вот, представь, как раз думал о том, что, конечно, было бы здорово вот так все бросить – и уехать. Мысль о тебе остановила, – прямо ответил он, тоже то ли всерьез, то ли в шутку.
– Тогда вместе никуда не поедем, – просто решила Оля.
Колька, вывернув ладонь, испачканную чешуей, обнял ее за шею, притянул и поцеловал в лоб:
– Или поедем вместе. Пошли чай пить.
… – Значит, ты, Оля, твердо решила стать педагогом. Героическая девочка, как ты будешь этих всех переучивать – ума не приложу, – пошутил Игорь Пантелеевич, нарочно кивая на Кольку.
– Всех и не надо, – улыбнулась Оля, – таких переучивать – только портить.
Мать засмеялась, потрепала Кольку по голове.
– Сахару! – потребовала Наташка.
– А вот такую – очень даже надо! – заметила Антонина Михайловна с показной строгостью. – Станешь толстой и беззубой. И так уже вся в варенье – иди умываться!
И, не слушая дочкины протесты, погнала ее в ванную.
– Что там, интересно, на раскопках-то? – спросил Игорь Пантелеевич.
– Да там еще не начали. Так, чего-то размечают, колышки вбивают. И чего там только может быть.
– Не скажи, – возразил отец, – князья строили. Последний даже от главной дороги железную дорогу к своей усадьбе протянул.
– Зачем? – удивилась Оля.
– Кто его знает? Говорят, помешался, вот надо было ему с центрального вокзала на мотодрезине на дачу гонять – он и проложил собственную железную дорогу. Именье-то еще в первую революцию сожгли, а церковь не стали. Потом и пригодилось: лесопилку устроили, затем склады. А до того богатый храм был. На Пасху как-то раз митрополит приезжал. Там красиво, богато было, древние иконы в окладах и камнях, ларцы, подсвечники.
– И где теперь все это? – поинтересовался Колька.
– Кто ж его знает? Уполномоченный приехал, а оказалось, что и нет ничего. И изымать нечего. Может, припрятали куда. Бабки болтали, что там под землей подземные ходы, мы пацанами лазали, искали. Тряслись, а ползали.