экстремалов занимается доумтачингом. Одного из ребят как раз заряжают в хушку, которая через несколько секунд выстреливает им вертикально вверх, подбрасывая на высоту почти в сотню метров. Он вытягивает руку, но я не вижу, удаётся ли ему коснуться купола. На короткое мгновение он зависает в воздухе, после чего гравитация тянет его обратно. И тогда он расправляет спрятанные в рюкзаке за спиной крылья, на которых плавно планирует куда-то в сторону. Да уж, развлечение не для слабонервных. Впрочем, современный мир лишён каких-либо забот или опасностей, а потому чтобы взбудоражить кровь приходится подчас идти на крайне сомнительные меры. Люди во все времена сидели на адреналиновой игле, и чем дальше, тем опаснее развлекались.

Таксетка останавливается, и я выхожу на улицу. Перед Главным Домом Культуры собралась целая толпа людей, ожидающих концерт. Я не вижу здесь ни одного суррогата — мысль, которая ласкает сердце, потому что на бой Психа присылали в основном их. Ясное дело, музыка — вещь, которую нужно воспринимать вживую, иначе какой смысл?

Многие стоят и курят, а самые молодые согреваются пивом или чем покрепче. Люди постарше держатся обособленно, в сторонке, словно каких-то десять-пятнадцать лет назад не вели себя так же. Уверен, большая часть уже внутри — либо перекусывает в буфете, либо расселась по местам в ожидании начала. Если здесь собралось не меньше сотни людей, то там их, скорее всего, тысячи. Зал и танцпол превратятся в муравейник.

Я продираюсь сквозь толпу ко входу, когда кто-то выкрикивает:

— Эй, это же Лермушкин!

Люди поблизости тут же начинают озираться в поисках, а я хочу уменьшиться до размеров микроба, стать незаметным, невидимым и неслышимым. Те, кто стоят совсем рядом, замечают меня, тянут руки, прижимаются потеснее, стараются схватить, ущипнуть, потрогать.

— Чувак, твои песни — просто тряс!

— Эй, дай жару!

— Чмокни меня, просто чмокни, пожалуйста!

— Хрен тебе на лицо, Лада круче!

People[3] загораживают меня со всех сторон, я чувствую себя в коридоре со сжимающимися стенами, которые вот-вот раздавят. Становится душно, я пытаюсь ослабить воротник рубашки, голова идёт кругом, а голоса и отдельные слова сливаются в бесконечную протяжную какофонию звуков. Мне хочется сказать им, чтобы они разошлись, отступили, дали дорогу, но рот просто отказывается открываться, а слова не хотят выходить наружу.

Кто-то очень крупный хватает меня за шиворот, разворачивает и тянет за собой, распихивая людей. Он рассекает толпу, проходя сквозь неё, как бронемашина через орду зомби. Я теряюсь, не могу ничего сделать, а потому отпускаю ситуацию и даю волю речному потоку жизни просто нести меня по течению, не зная, куда оно приведёт.

В итоге меня грубо забрасывают внутрь служебного входа и закрывают дверь. Я, наконец, оборачиваюсь, чтобы рассмотреть своего спасителя. Им оказывается очень высокий и широкоплечий молодой мужчина-азиат, носящий огромный, как палатка, чёрный плащ и тёмные маленькие круглые очки. Его длинные чёрные волосы забраны в хвост. И хоть конкретно я никогда не видел его вживую, по описанию других личностей сразу понимаю, что передо мной Чих Пых Мых. Унагист.

Я стараюсь смотреть на него как можно более грозно, но внутри всё дрожит от мысли, что придётся с ним драться. И почему при создании меня Менке полностью убрал способность к физической агрессии? Из-за этого любая мысль о бое выбивает из колеи, в отличие от того же Психа, которому наоборот в радость помахать кулаками.

— Спокойно, Лермушкин, — говорит Чих Пых Мых раскатистым басом на удивление почти без акцента. — Я не к тебе. Позови Психа Колотка.

Я нервно сглатываю. Время шесть сорок. Десять минут переход в одну сторону и десять минут в другую. А если сейчас отдам контроль Психу, обратно его уже не получу.

— Вы будете драться? — аккуратно интересуюсь я.

— Не исключено, — спокойно и уверенно отвечает Чих.

Его голос воплощает крепкую и жёсткую волю. Он говорит, не терпя возражений, стараясь задавить собеседника. Это грозный противник.

— Тогда как насчёт перенести эту встречу на попозже, скажем, после концерта? — Я и сам стараюсь говорить спокойно, но очень сложно не сорваться в трусливый визг при виде такого громилы. — У меня скоро выступление на музыкальном конкурсе, к которому я долго готовился. Не хотелось бы сейчас портить товарный вид, тем более что у меня и так всё лицо в синяках.

Чих задумчиво хмыкает, берёт себя за подбородок и говорит:

— Ладно. Но я буду следить за тобой из зала. Поближе.

— Разумеется.

Звучит ужасно, ведь такой здоровяк ярко выделится на фоне остальных, не раз зацепит мой взгляд и напомнит, что после концерта мне тут же придётся вновь отдать контроль Психу.

— И я сижу только на лучших местах. Так что выбьешь мне вип-ложу.

Я не сдерживаюсь и обречённо стону. Да, каждый участник имеет право на трёх посетителей в вип-ложе, где для них готовы столики с индивидуальным обслуживанием. Я приглашал Зевану, но не уверен, что она придёт. А если придёт, то ещё хуже — ей придётся сидеть рядом с этим 大个子(dà gèzi)[4]. Так что же, отказать ему?

Но даже сквозь очки из взгляда Чиха лучатся такие угроза и напор, что все возражения просто убегают прочь.

— Хорошо, я скажу, чтобы вас пустили.

Чих удовлетворённо кивает и выходит обратно на улицу. А я удручённо тащусь дальше по коридору с таким настроем, с каким обычно в конкурсах не побеждают. Прохожу в дверь, ведущую в гримёрки, а оттуда уныло плетусь в назначенную мне комнатку. Там в очередной раз смотрюсь в зеркало, чуть подправляю тональный крем в местах, где он стёрся, и глубоко вздыхаю. Меня, словно прочной рыболовной сетью, накрывает паника. А что, если я проиграю? Что, если плохо выступлю? Я могу стать сто пятьдесят шестым человеком за чуть менее, чем триста лет, который набрал миллион единиц соцрейта. Всего сто пятьдесят пять людей добились таких вершин, и большинство уже ближе к старости. А мне остался один маленький шаг. Шаг, который сделаю я — Лермушкин. Не Порфирий, не Псих Колоток. И теперь уже точно не Ада. Я.

В гримёрку заходит робот-помощник.

— Вы выходите пятым, господин Рамаян, — сообщает он. — До вашего выступления остаётся два часа и пять минут.

Получается,