Шрифт:
Закладка:
— Я сказал вашей тете, что отвезу вас в гостиницу, но снаружи стихия. Если ребенок на подходе, вряд ли вам хочется застрять на дороге в ураган. Самое лучшее — пересидеть его здесь. — Джон осматривается. — Мне нужна горячая вода. И полотенца. Я сменю простыни, и мы уложим вас в постель.
Снова схватка, на этот раз сильнее предыдущей — я чуть не теряю сознание от боли. Джон садится на корточки рядом со мной, потирает мне спину, что-то говорит успокаивающим голосом — из-за шума в ушах я почти не слышу его слов.
Он сидит со мной и эту, и следующую схватку, а в интервалах между ними собирает все необходимое и снимает с постели грязные простыни. Он держится удивительно спокойно, действует быстро и, я бы даже сказала, уверенно.
Должно быть, на войне можно всякому научиться.
За то время, что Джон находится здесь, погода совсем испортилась. Ставни закрыты наглухо, то и дело снаружи доносятся гулкие удары.
Каждый раз Джон вздрагивает.
— Вы в порядке? — спрашиваю я.
Он кивает — губы плотно сжаты, лицо бледное.
Джон помогает мне лечь на кровать, на чистую простыню, которую он нашел в шкафу.
— И часто вам случалось принимать роды? — шутливо интересуюсь я в коротенький промежуток между схватками, пытаясь отвлечь его от нарастающего рева стихии.
— Часто? Нет. Я пошел на войну сразу после окончания медицинской школы.
— Вы врач? — Я моргаю.
— Я был врачом.
Что-что, а такого ответа я никак не ожидала.
— Вы удивлены? — спрашивает он.
— Пожалуй. А почему вы никогда об этом не говорили?
— Потому что я был врачом. До и во время войны. Но это было давно. Когда я вернулся домой из Франции, я пытался возобновить практику, но это оказалось слишком сложно. Кровь, воспоминания. Я впадал в ступор в операционной, руки дрожали… — Он сглатывает. — Я больше не мог этим заниматься.
— И поэтому вы приехали в гостиницу? — спрашиваю я. — Потому что думали, что мне понадобится помощь с ребенком?
— Я беспокоился о вас. Сегодня в лагере только и разговоров, что об урагане. В Айламораду отправляют поезд для эвакуации.
— Так почему же вы не уехали с ними? Вам следовало сесть на поезд.
— Я там, где я нужен. Как вы — очень больно?
— Не очень, — лгу я.
— Я останусь с вами. Я никуда не уеду. С вами и с малышом все будет в порядке.
Я слишком боюсь, чтобы озвучивать обуревающие меня страхи. Однажды пережитая утрата не стирается из памяти, и невозможно игнорировать голос, тихо твердящий в голове, что это случится снова. Не видать мне покоя, пока не возьму малыша в руки, и даже тогда…
Я хватаю Джона за руку и стискиваю ее во время следующей схватки — боль такая, что невозможно произнести ни слова. Глаза застилает пеленой — Джон находится рядом, держит мою руку, и когда шум снаружи становится громче, его пальцы слегка подрагивают.
Мое тело уже как будто чужое, и все стыдливые мысли о том, что почти незнакомый мужчина видит меня в таком положении, окончательно забыты.
С каждой схваткой, с каждым пережитым мгновением я, прежняя, превращаюсь в кого-то нового, кого я почти не знаю.
Роды происходят так быстро, ребенок появляется на свет независимо от того, готова я или нет. Снаружи завывает ветер, дом содрогается, а мир вокруг меня просто исчезает. Джон стоит где-то там, у меня между ног, его голос звучит успокаивающе и побудительно, а затем и он пропадает, и теперь я одна, тужусь, тужусь…
Ребенок кричит.
Элизабет
Мы с Сэмом стоим напротив друг друга в его номере — на полу валяются фотографии, где я запечатлена на улицах Нью-Йорка, старые газетные вырезки, снимки, когда-то стоявшие в рамочках в доме моих родителей.
— Вы мне врали с самого начала, — говорю я.
— Нет… я… не все было ложью.
— Отлично. Тогда начнем с самого начала. Кто вы такой?
— Меня зовут Сэм Уотсон. Как я и говорил. Я работаю на правительство. Это — чистая правда. Значок настоящий. Я ловлю преступников — внедряюсь в их структуры, работаю под прикрытием и становлюсь для них своим. Это самый простой способ подобраться к ним близко и расположить к себе.
Все это время я переживала о том, что Фрэнк отправит кого-нибудь за мной. Мне даже в голову не приходило, что он уже это сделал.
— Ловите сбежавших невест в том числе?
— Да.
— Значит, все это дело рук Фрэнка.
— Да.
— И что он вам сказал, когда давал это поручение? Проследить за мной до Ки-Уэст?
— Сказал, что его невеста сбежала. Что она молодая, избалованная и взбалмошная. Возможно, при ней есть спутник. Он сказал, что беспокоится о ней — о вас, — и просил меня разыскать вас. Ему было известно, что вы направляетесь на архипелаг и что уехали во вторник. За вами с самого начала была слежка. Но сейчас у Фрэнка проблемы. В Нью-Йорке неспокойно, самые преданные ему люди должны быть там. Поэтому он отправил за вами меня. Ему известно, что я родом из Флориды и знаю эти места. Надо было лишь разыскать вас в поезде.
— Значит, мы не случайно оказались рядом в вагоне?
— Нет.
— А когда я флиртовала с вами… — Я прищуриваюсь. — …вы ведь должны были подобраться ко мне ближе, почему же вы оттолкнули меня?
— Потому что видел, как вам нравится крутить мужчинами и привлекать к себе внимание. Я понимал, что быстро наскучу вам, если окажусь легкой добычей. Вы отправите меня в копилку воздыхателей, и на этом все закончится. Я должен был стать для вас крепким орешком, — он смотрит на меня с виноватым видом. — Такая у меня работа. Разбираться в людях.
— Узнавать их слабости, — ехидно замечаю я. — А на фронте-то вы бывали? Или это тоже ложь, чтобы подобраться ближе ко мне и сыграть на моих чувствах и тревоге за брата?
— В этом я вас не обманул. Клянусь. Все, что я говорил вам, правда.
— Вот и нет — на Мэткемб вы доставили меня не из благородных чувств, а по договоренности.
И дружба, которая, казалось, зарождалась между нами, была ненастоящей, и почти поцелуй на пляже тоже был фальшивкой.
— Элизабет, — Сэм делает шаг вперед.
— Остановитесь. Стойте там. Не надо мне врать. В конце концов, я заслуживаю правды. Что именно поручил вам сделать Фрэнк?
— Он хотел, чтобы я проследил за вами. И убедился, что вы не вляпаетесь в неприятности.
— Хорошая попытка. Только Фрэнк не настолько альтруист.
— Он хотел, чтобы я доставил вас домой.
— А если я не захочу ехать домой?
