тайны?! Так… мелочь, которую он выбирает, чтобы можно было докопаться до сути, не прилагая никаких усилий!

«Пошли они! – думает Чарутти и спрашивает себя, почему снова и снова пытается им что-то доказывать. – Какое кому дело до их мнения?!» Если все раскрытые им тайны – пустышки, то пусть будет так. Он знает их цену. Знает жертву, которую принес ради достижения цели, и это главное. Его жизнь принадлежит только ему. И ему решать, как распоряжаться ей.

Чарутти вздрагивает, вспоминая Мириил. Господи! Он же убил ее. Убил, потому что сошел с ума. Не на этой планете. Намного раньше. Сошел с ума в тот самый день, когда решил доказать, что раскрытые им тайны чего-то стоят. Он потерял все. Выкинул на помойку свою жизнь, а здесь… С Мириил… Здесь он сделал последний шаг. Шаг в пропасть, на дне которой его ждет смерть.

Чарутти открывает дверь и входит в свой номер. Мириил лежит на кровати и смотрит на него своими голубыми глазами. «Я спятил!» – ставит себе диагноз Чарутти.

– Так и будешь стоять в дверях? – спрашивает Мириил.

Он молчит. Он идет в ванную. Идет туда, где, как ему кажется, оставил бездыханное тело этой женщины. Но в ванной никого нет. Механические работники забрали тело еще ночью. Отвезли в лабораторию и заменили двойником. Но Чарутти не знает этого.

– Ты настоящая? – спрашивает он раскинувшуюся на кровати женщину. – Живая?

– Живая?! – она смеется. – Если хочешь, то я могу попробовать притвориться мертвой. Желание, конечно, странное, но вполне осуществимое. Так что если тебя не волнует, что я останусь теплой и буду дышать, то можем попробовать.

– Нет! – Чарутти нервно пытается отыскать сигареты. – Не надо. Не хочу мертвецов.

Мириил протягивает ему открытую пачку.

– Давай просто покурим и поговорим, – предлагает он.

– Поговорим? – удивляется она.

– Ну да, – Чарутти глуповато улыбается. – О чем захочешь. Мне все равно.

– Хочешь просто посмотреть на меня?

– Хочу просто поговорить, – он гладит ей щеку. – Просто поговорить.

* * *

Зверь. Он загнан в угол. Рычит, пряча за своей могучей спиной Хейзел, оберегает ее, защищает, как самец защищает право на принадлежащую ему самку.

– Уверен, что не нужна помощь? – спрашивает художник гладиатора.

– Помощь? – Квинт улыбается. – Проткнешь его кистью?

– Почему кистью? – Назиф смущенно пожимает плечами. – Могу просто пристрелить его.

– Пристрелить? – голубые глаза Квинта остаются сосредоточенными и холодными. – Прости, но это только мой бой.

– Как знаешь, – художник возвращается в принесший их корабль.

– Он что, псих? – спрашивает его Инесс.

Обнаженный торс зверя представляется ей камнем, непобедимой глыбой.

– Наверно, да, – Назиф улыбается ей.

– Но он ведь старик! – она сжимает руку Уиснера. – Скажи, что это еще один трюк. Неважно чей – твой или планеты. Просто трюк, розыгрыш, да?

– Я не знаю, – Уиснер смотрит, как гладиатор приближается к зверю. – Старик спас этот мир, и я предложил ему исполнить любое его желание. Он выбрал зверя.

– Это личное, – говорит художник.

– Личное?! – Инесс смотрит на женщину за спиной зверя. – Это из-за нее? Он мстит за то, что зверь забрал ее?

– Он мстит зверю за то, что зверь бросил ему вызов и не убил его.

– Не убил? – Инесс снова перестает понимать происходящее. – У вас, мужиков, у всех мозги не в порядке?!

– Смотри! – обрывает ее Уиснер.

– Не буду!

– Он молодеет! – в уставших глазах Уиснера блестит восторг. – Будь я проклят, если думал, что когда-нибудь увижу такое!

– Хейзел! – залитый кровью зверя гладиатор медленно приближается к отступающей женщине. Она рычит и косится на поверженного защитника. – Все кончилось, Хейзел!

– Нет! – длинные ногти раздирают кожу на лице гладиатора.

– Хейзел!

– Ты убил его! Убил! Убил! – она бьется в его руках, пытаясь вырваться. – Ненавижу! – звериный рык вырывается из ее горла.

– Помоги мне связать ее! – кричит гладиатор художнику.

Корабль взлетает в небо, устремляясь к заснеженным вершинам. Голограмма вытаскивает из обезумевшего сознания Хейзел воспоминания. Дикие, необузданные. Далекие и недавние.

– Господи, да она хуже зверя! – шепчет Инесс.

– Мы можем это как-нибудь исправить? – спрашивает Квинт.

Уиснер качает головой, продолжая завороженно следить за рождающимися в пустоте образами.

– Бити просил нас спасти ее, – напоминает Назиф.

– Бити хороший человек, – говорит Инесс. – А эта женщина… – она пытается подобрать слова. – Это настоящее чудовище.

Рожденные голограммой образы вздрагивают, меняются. Кошмары уступают место Кипу и его отцу.

– Даже не верится, что она могла быть такой с ними, – качает головой Инесс. – Даже в голове не укладывается.

– А если стереть все, кроме этого? – спрашивает Квинт. – Тогда она станет нормальной?

– Тогда она не вспомнит о том, кто ты такой! – хмыкает Уиснер.

– Плевать, – Квинт смотрит на короткие вспышки воспоминаний Хейзел. – Думаю, это лучше, чем безумие. Думаю, с ним она даже была счастлива.

– И ты готов потерять ее? – спрашивает Инесс.

– Я давно уже ее потерял, – гладиатор смотрит на искаженное беспомощной злобой лицо Хейзел. – А может, никогда и не находил. Не знаю.

– Это сильно, – Инесс смотрит на Уиснера. – Не каждый сможет отпустить близкого человека.

– Так будет лучше, – говорит Квинт.

– Да, – соглашается Инесс. – Иногда так действительно лучше.

И уже после, когда они остаются с Уиснером наедине.

– Я ведь это и о тебе говорила.

– Я понял, – он смотрит на свое тело, погруженное в стазис.

– И что ты решил?

– Решил, что никакой вечности не хватит, чтобы понять эту жизнь.

Эпилог

Дождь… Дождь на планете Мнемоз… Ни один дождь не может идти вечно… Как и картина, которая не может вечно оставаться незаконченной. Кончаются краски. Кончаются силы. И кончается время. Время, отведенное для всего живого и неживого в этом мире…

Адриана одевается и спрашивает, приходить ли ей завтра.

– Завтра? – художник смотрит на полотно в мольберте. – Нет. Завтра не надо.

– Как знаешь, – она улыбается ему на прощание. – А я уже почти привязалась к тебе за этот месяц.

Художник кивает. Чернокожая блудница, Росинель, поднимается на крышу гостиницы, держа его под руку.

– Это была последняя ночь? – спрашивает она без слов.

– Да, – художник касается рукой ее гладкой щеки.

– Тогда прощай.

Он смотрит, как улетает на крохотном беспилотном корабле подарок Уиснера, растворяясь в алеющем небе.

– Почему ты не попросил у него денег? – спрашивает его вечером гладиатор.

– А почему ты сам не сделал этого?

– Я выбрал зверя.

– А я вдохновение.

– Мог бы тогда хоть закончить картину.

– Зачем?

– Ну я же убил зверя.

– Но потерял Хейзел.

– И что теперь?

– Не знаю… – художник смотрит на незаконченный холст. – Может быть, во всем этом нет смысла?

– В картинах?

– В желаниях.

– И чего же ты желаешь?

– Ничего.

– Так не бывает.

– Смерть не считается, – улыбается художник.

– Я говорю не о смерти.

– Может быть, ты и прав… – художник подходит к окну.

– Тебе помочь разжечь свечи?

– Зачем?

– Ну не бросать же картину.

– Почему бы и нет?

– Ты не такой.

– Точно, – художник выключает свет и подходит к мольберту.

– Что ты делаешь? – спрашивает с дивана гладиатор.

– Собираюсь рисовать.

– Рисовать? – Квинт неодобрительно хмыкает. – Да здесь же не видно ни черта!

– А это и не