* * *

Чарутти кричит и падает на колени. Он закрывает глаза и затыкает руками уши, пытаясь избавиться от образов. Он слышит десятками ушей. Видит десятками глаз. Его двойники, те, что разошлись в поисках тайны, сохранили связь со своим оригиналом и теперь разрывают его сознание сотнями видений. Они проникли в горы и увидели лабораторию. Проникли в Хорнадо-дел-Муэрто и увидели толпы уродцев, застывших под сверкающим кораблем, уносящим их родителей. Проникли в прошлое, в историю семьи Уиснер. Узнали о болезни Тиена, узнали о его сестре, узнали, как появился отель «Амелес», его истинную причину создания. Увидели старика Уиснера и Инесс Гувер. Увидели пустые камеры, камеры с двойниками и камеру с блудницей. Заглянули в ее мысли. Нырнули во тьму. В странный мир, который жил отдельно от привычного мира. Мир мысли. Мир воспоминаний. Мир тысяч скопированных планетой личностей. Увидели чудный город, погруженный в хаос и мрак. Прошли по его дорогам, вымощенным белым камнем. Отыскали дом Метане и колодец скорби. Проскользнули незамеченными мимо тысячи змей, избежали острых звериных когтей, обжигающих языков пламени. В самое сердце, в самый центр тайны. К золотоволосой женщине с темными, как ночь, глазами. К женщине, которая держит за руку ребенка по имени Кип. Того самого ребенка, чей отец сейчас летит в лабораторию в компании Стефана и его братьев и сестер. В компании Зои, Солидо и Мидлея, которые разбудили добровольцев, позволив Метане погрузить планету Мнемоз в хаос и мрак. И время останавливается. Бой гладиатора и зверей. Картина моря, которую рисует художник. Даже крик Кипа. Лишь Метане и Чарутти остаются вне поля этого всеподчиняющего воздействия.

– Посмотри на меня! – требует она.

– Ты зло! – шепчет Чарутти, вглядываясь в ее черные, как ночь, глаза.

– Ты знаешь, что это не так. Знаешь, кто я. Знаешь все тайны.

– Я не хочу!

– Ты должен!

Ветер касается золотых волос. Время снова начинает подчинять себе мир.

– Ты должен рассказать о том, что узнал. Должен уничтожить эту тайну! – гремит голос женщины, нависшей над Чарутти, и он снова начинает чувствовать слабый жар вновь разгорающихся костров. Слышит далекий звук битвы, шелест созданного художником моря.

– Мне никто не поверит, – скулит он. – Я не смогу запомнить так много!

– Запоминай то, во что веришь сам. Смотри на то, что можешь понять.

Синие брызги летят в лицо Метане. Языки пламени подбираются к телу Чарутти.

– А как же ты? – спрашивает он.

– Я умерла.

Его взгляд уносится куда-то прочь, вглубь планеты, к надгробию Ромулы Уиснер и дальше, снова в горы, в лабораторию, где Стефан и его братья и сестры занимают место в своих камерах. И тайна бессмертия оживает вновь. Тайна, которая принадлежит одному человеку.

– Люди захотят заполучить эту тайну, – шепчет Чарутти. – Люди будут убивать друг друга за право обладать этим. Убивать ради бессмертия. Умирать ради бессмертия.

– Но в итоге его не получит никто, – говорит Метане. Говорит то, что осталось от Ромулы Уиснер.

И время оживает требовательным детским криком.

– Останови их! Останови их всех!

* * *

Тьма. Мир падает в пропасть. Последнее, что видит художник – это рука Кипа, которую выпускает золотоволосая женщина. Два зверька, два ка-доби тычут своими острыми мордочками в лица людей, распластавшихся на каменном полу.

– Какого черта?! – бормочет гладиатор, чувствуя на своей щеке шершавый язык одного из ка-доби.

– Все кончилось? – недоверчиво спрашивает Кип, поднимаясь на ноги. – Она отпустила нас?

– Она? – художник лежит на спине, вглядываясь в глаза взгромоздившегося на его грудь трехцветного зверька.

– Это что? – пытается сориентироваться гладиатор. – Это все не по-настоящему?

– Не знаю, – художник смотрит на свои руки. Никаких ран. Никаких перерезанных вен и сухожилий.

– Друг! – радостно кричит Кип, приветствуя взобравшегося на его плечо ка-доби. Смотрит на другого зверька. – Не бойся, – говорит ему. – Ты тоже можешь быть моим другом.

Они выходят из темноты на свет. Втроем.

– Вы кто такие?! – спрашивает Уиснер.

– Это Кип! – дрожащим голосом говорит Бити. – Господи! Это мой сын.

Он обнимает Кипа. Прижимает к себе и боится отпустить.

– Да тише ты! – Кип высвобождается из его объятий и пытается успокоить напуганных ка-доби.

– Это ты подстроил или планета? – спрашивает Инесс Уиснера.

– Понятия не имею.

– Может быть, случайность? – предлагает свою версию Зоя.

– Может быть, – Уиснер смотрит на искрящееся счастьем лицо Бити.

Не переставая улыбаться, Бити жмет руки гладиатору и художнику, благодаря их за то, что нашли его сына.

– Мы можем… – он поворачивается к Уиснеру. – Можем теперь вернуться в отель?

– Наверно… – Уиснер пожимает широкими плечами. Смотрит на Зою, Солидо и Мидлея. – Думаю, вы тоже можете отправиться с ними. Если, конечно, не хотите вернуться в город.

– Нет! – отвечают они в один голос.

– Кип! – Бити протягивает руку своему сыну, занятому игрой с пушистыми зверьками. – Пойдем.

– Уже? – мальчик поджимает губы и смотрит на ка-доби.

– Можешь забрать их с собой, – говорит ему Уиснер.

– Забрать? – детское лицо искажают сомнения. – А они… Они… Они долго живут?

– Дольше, чем люди.

– Тогда согласен, – расцветает Кип. Он оборачивается к художнику и гладиатору. – Спорим, это она все подстроила?! И отца, и пушистиков.

Гладиатор молчит. Художник осторожно пожимает плечами.

– Я знаю, что она! – настырно говорит Кип. – Она добрая. Она не похожа на тех зверей, с которыми вы сражались. Не спорьте! Иначе почему она отпустила меня?

– Она? – Уиснер вопросительно смотрит на гладиатора.

– Женщина с золотыми волосами! – говорит ему Кип, стаскивая со своей головы одного из ка-доби и снова сажая его на плечо. – Она хотела подарить мне бессмертие, но я отказался! – заявляет он с гордостью. – Звери выбирались из колодца, везде горел огонь, но гладиатор победил всех монстров, а художник нарисовал море и затушил пламя!

* * *

Отель «Амелес». Утро. Рассвет разбивает ночь, заставляя меркнуть звезды. Безумие кончается. Усталые люди расходятся по домам, возвращаются в свои номера и засыпают крепким сном, чтобы, проснувшись, решить, что все произошедшее с ними – яркий, очень странный сон. Остается лишь дождь. Мелкий, назойливый дождь.

Чарутти идет по улице, подставляя ему свое лицо. «Хватит с меня тайн и чужих секретов, – думает он. – Хватит безумия и сумасшествия». Даже ночные оргии, которые он устраивал когда-то давно, кажутся ему какими-то нереальными и лишенными смысла. Он не бог. Никогда им не был и никогда не будет. Да он и не хочет быть богом! Пусть даже богом чужих тайн. Осталась лишь одна, последняя, которая все еще хранится в его голове. История, которую он должен рассказать. Обязан. И неважно, чем все это закончится. Так должно быть. И неважно, что произойдет после того, как еще одна тайна окажется раскрытой. Хватит с него. Он уходит из этого бизнеса. Уходит не потому, что устал, не потому, что выдохся или сдался. Уходит, потому что во всем этом нет больше смысла. Ни одна тайна не стоит того, чтобы ради нее потерять рассудок.

Чарутти уже видит завистливые лица своих коллег.

– А, старый пройдоха! – говорят они. – И как тебе только удается ничего не делать и узнавать так много?! – И уже за спиной: – Никчемный, ленивый сукин сын! Да каждый из нас может раскрыть любую из раскрытых им тайн! Да и какие это к черту