– Позволь, Иван Тарасович, где же логика? Знаю, что слов на ветер не бросаешь, только вдумайся: может ли быть человек одновременно и плохим, и хорошим?

– Не знаю, как по науке, – возразил Сивоус, – только шхуна та, что мы задержали, непростая. Я успел ее несколько раз щелкнуть и пару снимков получилось отменных. Погляди… Образина эта, – ткнул боцман в стоявшего у борта кавасаки пожилого матроса с узкоглазым надменным лицом – губы тонкие, трубочкой, – дюже знакома мне. Сдается, встречались лет сорок назад… Вот и подумал, что гость заморский по старым следам идет.

– Интересно… – протянул Ушинский, рассматривая фотографии. – Есть над чем подумать. Только при чем тут Горбатов, допустивший самовольные действия?

– Да кабы Миша не догнал да не нарушил, а упустил ту самую шхуну, ты бы его первый по головке не погладил. А?

Ушинский замолчал и выразительно поглядел на Демида. Тот на глазах оттаивал, даже взгляд помягчел.

– Дела-а, – отозвался он. – Если уж Иван вступился…

– Вот я и подумал, – подхватил Ушинский, – боцман-то прав: из двух зол меньшее выбрать трудно.

– Во всяком случае, погранвойска и в мирное время стоят на передовой. Они должны быть оснащены так, чтобы никакая дрянь не могла из рук вырваться, – сердито заметил Демид. – Для этого нужна не сегодняшняя, а завтрашняя техника…

– Кто тебе сказал, что ее у нас нет? Скоро получим корабль новой серии. Командиром первого корабля этой серии намечается капитан-лейтенант Плужников.

– Мишкин командир?

– Тот самый. Кстати, наиболее ярый защитник. Плужников меня, признаюсь, и доконал. Он своего помощника не защищал, однако и не осуждал. Зато в выводе был категоричен: потребовал оставить на корабле.

Ушинский снова умолк и вопросительно посмотрел на друга. Ситуация в самом деле парадоксальная: старший начальник отстраняет офицера от должности, а непосредственный – с ним не согласен.

– Полагаешь, твой капитан-лейтенант ошибается? – тихо спросил Горбатов-старший.

– В том-то и дело, дружище, что он прав. Мы ведь стареем и не хотим замечать, что молодежь давно во всем не хуже нас разбирается.

– Стареем, да не очень. На мою жилетку не надейся, она непромокаемая. Служи, пока держат, и не жалуйся… Ты что-то о снимках говорил. Прихватил?

– Конечно. Хочу нашим разведчикам предъявить.

Горбатов взял из рук Ушинского фотографии и, едва взглянув, сердито воскликнул:

– Что ж ты о главном молчал до сих пор? Мишка-то, чертов сын, близок к истине. Знаю я эту личность!

– Кого? Что у борта стоит? И боцман уверяет, что сталкивался…

– Еще бы! Именно этого на Кунашире брали!

– Возле Столбчатого?

– А ты откуда знаешь?

– Земля слухом полнится. Да и флаг тот в комнате боевой славы висит. Про него любой первогодок знает.

– Прожженный тип, доложу я тебе. Тони Якуро – бывший рядовой первого класса, позже – капрал восемьдесят девятой пехотной дивизии императорской армии… С ним еще мой батя столкнулся, когда в сорок пятом на Кунашир высаживался. Тот его чуть не уложил, да Иван помешал.

– Сивоус?

– Он самый. Юнгой был.

– Этот Якуро, выходит, в плену у нас находился?

– Именно. Да не единожды. Второй раз его судили после задержания на Кунашире. За нелегальный переход границы свое получил. А когда домой вернулся, его объявили национальным героем. Во всех газетах физиономия появилась…

– Вот это информация! Кабы знал, что у тебя ее получу, давно бы примчался.

– То-то… У Мишки нюх, видать, есть. Не зря Тони Якуро к Столбчатому рвется. Помяни мое слово, не зря. Заинтересованность у него большая. Из-за пустяка национальный герой не стал бы рисковать своей драгоценной шкурой. Да и годов ему немало, наверняка за шестьдесят. В таком возрасте в бирюльки не играют.

– Ты прав. Сегодня же сообщу все в штабе. Мне пора…

– Что за спешка? – недовольно буркнул Горбатов. – Жена огорчится, что не повидались. Она тебя, дьявола, любит, частенько спрашивает, как там Володенька поживает…

– Служба, Демид, сам понимаешь. К десяти ноль-ноль вызван на прием к новому начальнику войск округа.

– Да-а?.. Не завидую. Крут, говорят. Как бы не согнул.

– Ну, мы тоже не из сдобного теста испечены. И коль решено – будем стоять до конца!

Эпилог

Теплоход «Мария Ульянова» пришел к Скалистому ночью, и как ни хотелось прибывшему на нем Михаилу Горбатову поскорее попасть домой – на свой корабль, это оказалось невозможным. Судно до утра оставили на рейде, не разгружая: пограничные правила контроля обязательны для всех.

Занимался рассвет. Под медленно светлеющим небом вода из темно-маслянистой превращалась в пенно-серую. Темень постепенно отступала к берегу, вскарабкивалась на скалы, некоторое время пряталась в бамбуковых зарослях, поднялась по склонам сопок и обнажила наконец кромку далекого изломанно-сиреневого горизонта. Стали видны цеха рыбокомбината, домишки поселка. И вот уже прорисовались у пирса силуэты боевых кораблей!

Август, на удивление ласковый, походил на прошлогодний. Два теплых лета подряд – в этих местах редкость. Да, ничего не изменилось. Просто не верилось, что минул год. Вот только люди…

Уволились в запас матросы. Жарких учится в мореходке – Плужников дал ему блестящую характеристику. Исполнилась мечта Менкова: получил визу, ходит в загранку. Нашел свое призвание Ковалец. Недавно прислал письмо – работает инструктором райкома комсомола. Не ошиблись они с замполитом, дав парню рекомендацию в партию. Из него наверняка выйдет отличный молодежный вожак…

Михаил, облокотившись о поручень, вглядывался в четкие контуры военного городка. Как жаль: многих верных товарищей не застанет он нынче на острове. Ушел в запас Ушинский, а следом в отставку – Сивоус. Забрали в политотдел округа Бурмина. Переведен по личной просьбе на Камчатку Маховой. Пожалуй, это наиболее значительная потеря. Настоящим, надежным товарищем оказался Василий… Уехал получать корабль новой серии Плужников… Люди, как суда в плавании…

На борт «Марии