законопроектом (1733). Контрабандисты табака и вина обманывали казну в части тарифных пошлин и обременяли имущество налогами, превышающими его долю. Чтобы обойти эту форму частного предпринимательства, Уолпол предложил ввести акцизный налог (кусочек, «отрезанный» для правительства), который должен был взиматься с этих товаров, где бы они ни хранились и где бы ни продавались в Англии. Офицеры налоговой службы («акцизники») имели право обыскивать любой дом в любое время, а лица, уличенные в сокрытии товаров, облагаемых акцизом, подвергались штрафу или тюремному заключению. Все, кто имел отношение к ввозу, контрабанде, продаже или потреблению табака или вина, поднялись в знак протеста. Противники Уолпола в общинах осуждали налог и способ его введения как произвол тирана и чудовищное посягательство на свободу британцев. «Члены парламента, — как выразился Фридрих Великий, — сказали Уолполу, что он может заплатить им за их обычные проделки, но что это предложение выходит за пределы их коррупции».35-или, возможно, они надеялись заменить его в управлении государственными средствами. Памфлеты, выходившие тысячами экземпляров, поносили министра в восторженном Биллингсгейте. Толпы собрались вокруг Вестминстер-холла, сжигали чучела Уолпола в десятках костров и пытались линчевать его, когда он выходил из церкви Святого Стефана; нация была накалена до предела, вплоть до революции. Королева Каролина боялась за верность армии и трепетала за безопасность новой династии. Уолпол отказался от этой меры, признав поражение; с этого момента его власть пошла на убыль. Его враги собрались для убийства.

IV. БОЛИНГБРОК

Они были многочисленны и разнообразны. Одна группа, все еще якобиты, плела заговоры вместе со Старым Претендентом и вскоре должна была увлечься романтикой юного Бонни Принца Чарли. Другая группа танцевала вокруг Фредерика Луи, принца Уэльского, врага и наследника короля. Против министра выступали величайшие английские писатели эпохи — Свифт, Поуп, Филдинг, Арбутнот, Томсон, Акенсайд, Гей; они высмеивали его манеры, разоблачали его мораль, порицали его политику и упрекали его в прекращении той щедрой помощи авторам, которая отличала правительство при Вильгельме III и королеве Анне. Тори, жаждущие славы, дергали за ниточки, манипулировали поэтами и будоражили парламент в своем стремлении заменить министерского Фальстафа у национального корыта. Уильям Пултеней, Честерфилд и грядущий Питт озвучивали свою позицию, а Болингброк неустанно защищал ее своим смертоносным пером.

В 1723 году Болингброк получил королевское помилование, позволившее ему вернуться в Англию и вернуть свои поместья; но под влиянием Уолпола он был исключен из состава парламента как человек, совершивший множество предательств и обладавший сомнительной верностью. Тем не менее он оставался влиятельным человеком. В его городском доме собиралась интеллигенция Англии, очарованная его красивой фигурой, изощренным остроумием и аурой его имени. Там и в своем загородном доме он обменивался колкостями со Свифтом, ересями с Поупом и балладами с Геем; там он трудился, чтобы объединить голодных тори и недостаточно смазливых вигов в единую оппозицию Уолполу; там он организовал штат и программу журнала под названием сначала (1726) The Country Gentleman, а затем The Craftsman — который неделю за неделей на протяжении десяти лет наносил удар по всему, что делал или предлагал сделать Уолпол. Болингброк сам писал самые разрушительные статьи, самую блестящую политическую прозу эпохи после упадка Свифта. Серия из девятнадцати писем (1733–34) —! Диссертация о партиях» была насмешливо посвящена Уолполу. «Пока я не прочел [их], - писал Честерфилд своему сыну, — я не знал всего размаха и мощи английского языка».36

Характер Болингброка стал его поражением. Его прекрасные манеры (которые были его единственным моральным кодексом) покидали его, когда его воле мешали или переступали через его мнение. В июне 1735 года он поссорился с Пултени, номинальным лидером оппозиции, и в гневе вернулся во Францию. Там он поселился со своей маркизой недалеко от Фонтенбло и залечивал раны философией. В своих «Письмах об изучении и использовании истории» (написанных в 1735 году) он описывал историю как огромную лабораторию, в которой события ставят бесчисленные эксперименты над людьми, экономикой и государствами; поэтому она является лучшим руководством для понимания природы человека, а значит, для интерпретации настоящего и предвидения будущего. «История — это философия, обучающая на примерах…. В истории мы видим людей во всей их красе».37 Мы должны «заниматься ею в философском духе», стремясь не просто постичь причины, следствия и единые последовательности, но и вести себя так, как до сих пор оказывалось наиболее благоприятным для развития и счастья человека.38 Сложность таких исследований заключается в том, что «мало историй без лжи, и ни одна не обходится без ошибок…. Дух лжи перешел от церковных историков к другим»;39 Но решительный студент, сталкивая лжеца с лжецом, может проложить себе путь между ними к истине.

В 1736 году Болингброк вернулся на политическую арену с «Письмами о духе патриотизма», в которых нападал на коррупцию в администрации Уолпола и призывал к новому духу беззаветной преданности в английской политике.

Ни Монтень, писавший свои «Эссе», ни Декарт, строивший новые миры, ни… Ньютон, открывший и установивший истинные законы природы на основе эксперимента и возвышенной геометрии, не испытывали большей интеллектуальной радости, чем тот, кто является настоящим патриотом, кто направляет всю силу своего понимания, все свои мысли и действия на благо своей страны».40

Его надежда обратилась к молодому поколению. Посетив Англию в 1738 году, он завязал дружбу с Фредериком Луи, принцем Уэльским, который в то время возглавлял оппозицию Уолполу. Личному секретарю Фредерика Болингброк адресовал свою самую знаменитую работу «Идея короля-патриота». Фредерик умер в 1751 году, но его сын, будущий Георг III, почерпнул из этих страниц некоторые статьи своего политического кредо.41 По сути, эссе было призывом к благожелательной монархии, о которой мечтали Вольтер и философы в следующем поколении. Англия, утверждал Болингброк, настолько испортилась, что никто не сможет ее спасти, кроме короля, который должен подняться над фракциями и партиями, даже над парламентом, взять власть в свои руки, пресекать и наказывать взяточничество, править и царствовать. Но король-патриот рассматривал бы свою власть не как божественное право, а как общественное доверие, не как абсолютную, а как ограниченную естественным правом, вольностями подданных, свободой прессы и обычаями королевства; и он решал бы все вопросы в зависимости от того, как они влияют на процветание и счастье народа.42 Он будет способствовать развитию торговли как главного источника богатства нации. В