Шрифт:
Закладка:
…
Древний особняк, что называется с историей. Тяжёлые двери, каменные ступени, аккуратно подстриженные деревья и кустарники в саду перед домом. У входа стоит грозно оскалившаяся статуя льва, выточенная из белого мрамора. Чьё-то владение, скрытое от мира высоким забором с почти всегда закрытыми воротами. Минимум обсуживающего персонала, следящего за домом и за участком. Живут здесь же, в отдельных домиках для прислуги. Работают уже больше двух десятков лет. Если и выезжают в город, то только за продуктами и всякой необходимой в хозяйстве мелочью.
Словом, это был один из тех непонятно кому принадлежавших особняков, что словно затеряны во времени.
А впрочем, что значит «непонятно кому принадлежащих»? В кои-то веки ворота оказались открытыми и через них заехал хозяин и не один, а в окружении телохранителей, личных докторов и ещё каких-то непонятных личностей. Присматривающую за домом прислугу на это время удалили, предоставив каждому из них полностью оплаченный отпуск. Первый отпуск за десять, двадцать, или сколько они там жили и работали лет. Они даже не увидели самого хозяина особняка потому, что он приехал уже после того, как они все разъехались.
Весьма любопытная история, которую, впрочем, очень нежелательно обсуждать вслух если не хочешь потерять стабильную и не слишком обременительную работу куда каждый из них планировал вернуться обратно, по окончанию внезапного отпуска.
А таинственный хозяин особняка, тем временем, развил бурную деятельность. Приехавшие с ним телохранители перетряхнули старый дом и признали его безопасным. Кроме того, они выставили посты у ворот и даже у съезда с главной дороги который вёл к спрятавшемуся между лесами особняку. Врачи разместили и настроили медицинское оборудование установив его прямо в главной спальне занятой самим хозяином. Ничего необычного, ведь он был стар, очень стар. Во всём этом проглядывало какое-то мистическое сходство: древний дом, старый хозяин. Их первая встреча здесь и сейчас, когда дом, из строчки в реестре принадлежавшего ему имущества обрёл объём и плотность. За записью в реестре, оказалось, скрывались, массивные стены, тяжёлые шторы, укрытый коврами паркет пола и живущая под самой крышей, на чердаке, семья летучих мышей, взбудораженная внезапной активностью в проспавшем последние десятилетия доме.
Старик лежал на огромной кровати, сейчас таких не делают. Вернее делают, но не покупают. Точнее покупают, но только разные извращенцы. Словом – старику не нравилась эта кровать. Она слишком сильно напоминала ему похоронное ложе. Примерно на такой же кровати очень много лет назад умерла его мать. Старые воспоминания старого человека. Размышлять о смерти вообще и о собственной смерти в частности хорошо в молодости, когда ты ещё бесконечно далёк от неё и знаешь это. Но в старости, когда каждый следующий день приближает тебя к ней – в мыслях о смерти нет ничего интересного.
И всё-таки старик думал именно о ней.
Он лежал на кровати, которая ему не нравилась. Смотрел в потолок кажущийся слишком высоким и белым. Стены – слишком пустые. А если не пустые, то увешаны дурацкими картинами. Взять хотя бы вот эту – корабль и море. Что она здесь делает, откуда до моря нужно ехать без перерыва дней пять, не меньше?
Картина, кровать, весь дом целиком – всё вызывало раздражение. Привычное, как разношенная рубаха, раздражение на весь мир вокруг, на самого себя, на собственную слабость, возраст, неотвратимость смерти, которую сколько не отталкивай разными препаратами и процедурами – она всё равно придёт и возьмёт своё. Справедливейшая из судий – уравнивающая бедняка и богача, подданого и властителя, глупца и мудреца – всех. Старику это казалось несправедливым. Он имел богатство и власть. Его богатство было следствием доступной ему власти, а власть подпитывалась богатством. Почему он должен умирать как обычный человек, в жизни не имевший и миллионной доли его богатства, не говоря уже о власти и влиянии? Людям его круга подобное всегда казалось крайне несправедливым. Как хорошо, что наконец-то нашёлся способ исправить досадное недоразумение!
Кровать, дом, даже дурацкая картина с не менее дурацким кораблём взбирающемся на дурацкую волну в дурацких брызгах – всё было не важно. Это лишь кокон. А он – бабочка что родится в нём. Точнее, пока ещё гусеница, но скоро станет бабочкой.
Врач заверил: -Весь процесс под контролем. Опасности нет. Засыпайте и проснётесь вы уже новым человеком.
Второй врач благодушно улыбнулся и кивнул.
Какие у них обоих уверенные лица. Так и должно быть. Он платит им, в том числе, за эту уверенность очень больше деньги. Но всё же. Не волноваться сложно. Это ведь ему, а не им, предстоит превращение из гусеницы в бабочку. Из старой, морщинистой, вредной гусеницы в юную и прекрасную у своей юности бабочку.
Одна-единственная волшебная таблетка. Ценой в сотни тысяч, наверное, даже больше, жизней. Ценой кардинального разворота в политике самой сильной в мире страны. Ценой предательства? Какое неприятное слово. На том уровне, где существует он и подобные ему люди понятия «предательства» не существовало. Есть только свои и чужие интересы. Есть только политика и бизнес и часто это одно и тоже. Есть возможности и есть ресурсы. Люди это тоже ресурсы. А вот «предательства» не существует. Это слово для тех, кто стоит на ступеньку ниже. Или на две ступени. Или на все десять. Слово не из его круга.
Волшебная таблетка.
Старик повертел её в руках, понюхал, положил в рот и запил половиной стакана воды. Волшебство не имело ни запаха, ни вкуса. Наверное, так и должно быть.
Врачи ушли, заверив что будут внимательно следить по приборам, а если понадобятся, то уже через секунду кто-нибудь из них будет здесь.
Картина, изображающая корабль и волны, осталась. Надо было сказать, чтобы её убрали, но тогда, на стене, останется пустое место и всё равно будет привлекать взгляд.
Дурацкий дом. Дурацкая старость. Волшебная таблетка. Скоро всё изменится, и он станет бабочкой.
Старик сам не заметил, как заснул.
И проснулся полным сил юношей. Чистая, без старческих пятен, упругая кожа. Сильные руки и ноги. Голова, которая не болит. Вообще ничего не болит. Это было чудо! Это было волшебство! Это была чужая, невоспроизводимая земными
