Шрифт:
Закладка:
Ж е н я. Нет, Катя, это совершенно меняет дело! Меня смущала как раз неопределенность наших разговоров о твоей профессии, об институте… И как это я сам не понял, что главное в тебе — артистизм? Бросается же в глаза! Я для себя по-другому это называл, но это именно артистизм… Почему же не в театральный в таком случае?
К а т я. Спасибочки, конечно… Но это ты загнул! Там же бешеный конкурс…
Ж е н я. Погоди! Но у тебя же нет выбора! Если ты с детства бредишь только этим. А я, знаешь, все время думал: что за помощь я тебе предлагаю, чем мы будем заниматься? Помощь без адреса, без цели… Это же шарлатанство! Теперь другое дело, теперь у нас адрес есть…
К а т я. Я же тебе толкую — слабо мне туда, слабо!
Ж е н я. Тихо, без паники… Давай подумаем… Да, там творческий конкурс. Он включает собеседование и показ. Показ — это не моя компетенция, но ведь для этого у нас имеется Ксеня!
К а т я. Кто?
Ж е н я. Ну бабка моя. Ее задача будет — подготовить тебя к показу… А моя — к собеседованию и экзаменам… Хотя это, конечно, авантюра с моей стороны! Слушай внимательно. Надо, чтобы ты могла толково рассказать, какие у тебя были сильные театральные впечатления, — это раз…
К а т я. Откуда ты знаешь, что там спрашивают?
Ж е н я. Я не знаю точно, я неофит в этой области, но представить себе такие вещи в первом приближении я могу…
К а т я. Ой, Жень… Вот научи меня так выражаться! Если б я так могла, я б ничего не боялась. Я буду записывать!
Ж е н я. Ну попробуй… А что именно?
К а т я. Вот это, что ты говоришь… Хоть в первом приближении, хоть в каком… Тетрадочка, правда, в клетку, но неважно… А число писать?
Ж е н я. Число? Какое число?
К а т я. Сегодняшнее, какое ж еще?
Ж е н я (изумленно). Катя…
К а т я. Что?
Ж е н я. А ты ведь еще маленькая… Я даже представил себе вдруг — только не обижайся! — ту святую наивность, что ожидает меня в начальной школе…
К а т я. Это я — святая наивность?
Ж е н я. Ну, в общем и целом — да.
К а т я. Ой, Жень… просто у тебя ко мне… симпатия, что ли. На самом деле неизвестно, кто из нас наивный. У меня знаешь какие бывают мысли?
Ж е н я. Какие?
К а т я. Если их выговорить вслух, ты от меня сразу откажешься!
Ж е н я. Ух как страшно!
К а т я. Не веришь? Ну и молодец, не верь, это я пошутила… Проехали.
Пауза.
Так что писать-то?
Ж е н я. Писать? Писать, может быть, и нечего пока. Мне думается, надо будет разобраться в основных направлениях искусства двадцатого века… Какие-то кардинальные вещи о Станиславском, о Вахтангове, о Мейерхольде…
Катя записывает.
Я говорю наобум. Понимаешь, я должен это уточнить у Ксени, а потом посидеть в библиотеке — в нашем доме вся эта литература должна быть… Катя, ну скажи, какие у тебя рискованные мысли бывают? Я не откажусь!
К а т я. Фигушки. Не отвлекайтесь, профессор. Сказала ведь — проехали!
Ж е н я. Виноват… Чем же заняться сегодня? Понимаешь, в голове у меня, конечно, залежались некие расхожие сведения о театре Шекспира, Шиллера, Островского, Гоголя, Брехта… Но все это — в объеме среднеинтеллигентской эрудиции, вряд ли сообщу тебе о них нечто новенькое…
К а т я. А с меня и старенького хватит… Только разве с них надо начинать?
Ж е н я. А с кого?
К а т я. По-моему, все-таки с бабушки. Ты ее спроси. Может, нечего даже трепыхаться? Слушай, а вообще-то кто она сама, твоя бабушка?
Ж е н я. А твоя мама тебе не сказала? Она ведь такой ее поклонницей оказалась… только поэтому и дала мне твой телефон сюда. Вообще это было смешно: дежурный администратор почему-то держит в тайне телефон спасательной станции… Даже дать справочную книгу не хотела!
К а т я. Ну да, а вдруг ты ее деточку охмуришь, ее персик надкусишь? Ой, моя мутерша… ее знать надо! А про твою Ксению она не говорила мне, как-то не пришлось…
Ж е н я. А мне не хотелось козырять понапрасну, ибо Ксения Замятина была в пятидесятых годах одной из наших экранных звезд…
К а т я. Да я знаю Замятину, что ты мне рассказываешь! И она твоя бабка?! Обалдеть…
Ж е н я. Так что мы получим самую квалифицированную, самую надежную консультацию… Может, сделать это прямо сейчас?
К а т я. Ага, тебе легко… А если я боюсь?
Ж е н я. Да Ксеня — сама доброжелательность! И потом ты же общалась здесь с актерами…
К а т я. Ну как общалась? Только насчет автографа… А тут — насчет жизни!
Звонит телефон.
(Берет трубку.) Да, спасательная… (Угрюмо.) Узнала. Только я не могу сейчас разговаривать… Никак, представь себе. У меня урок… Не с Инкой, нет… и не Белинского!.. А вовсе даже Станиславского, и с другим человеком… Это мой репетитор… Слушай, я тебе после объясню — откуда, какой и по каким предметам… Он человек занятой, и мое «ля-ля» ему терпеть некогда. Все, кончаю, пока. (Положила трубку. Стоит, грызет ноготь.)
Ж е н я. Это не тот самый… не Откидач?
К а т я. Нет.
Ж е н я. Ты помрачнела…
К а т я. Да ну! Из-за всякого обормота…
Снова звонок. Катя, остервенело укрывает телефон подушками.
Ж е н я. Такое впечатление, будто у него есть какие-то права на тебя…
К а т я. Нету у него прав! Нету, Женечка… Просто у него в голове совсем уже смеркается! Контролер чертов…
Ж е н я. Это тот самый человек, «специально приставленный» к тебе? С мотоциклом?
К а т я. Он, он!
Сиплые, но явственные и упорные звонки продолжаются.
Ж е н я. А кем он приставлен, на каком основании? Дедом твоим?
К а т я. Да погоди ты, любознательный!.. Загадала: еще пять звонков — и я ему скажу… (Убрала подушки.) Раз! Пора кончать волынку… Два! И будь что будет… Ничего, скушают. Три! Кроме цепей, нам терять нечего! Свободу узникам хунты! Четыре!.. Ну?
Телефон, как нарочно, замолчал.
Ты погляди, а? Усох на четвертом… Женя, ты так смотришь… Я должна объяснить, да? А мне до смерти неохота… Ей-богу, я не скрываю, просто сейчас тошно об этом… Тошно!..
Ж е н я. Будет потребность — расскажешь. А если нет — вовсе не обязательно.
К а т я. Ты знай только одно: я должна уехать отсюда, и поскорей. Или мне, как той Катерине, только и остается, что с обрыва…
Ж е н я. Что за вздор?
К а т я. Нет, правда. Вот разве что обрыва у нас нету и глубина далеко;
