Сразу после окончания Зимней войны с Советской России был опубликован военный дневник батальонного комиссара Н. Гаглоева. Первый, чётко обозначенный в дневнике день, это 27 ноября, но ещё до этой даты пометки делались в течение семи различных дней, причём каждый день указан как «такого-то ноября». Следовательно, первый из них должен был приходиться не позднее чем на 20 ноября. Здесь сообщается, что заместитель начальника политического управления Ленинградского военного округа сделал анализ ситуации для комиссаров, срочно вызванных из Москвы в Ленинград. В нём он призвал «познакомиться с особенностями будущего театра военных действий (лесами, болотами, горами, участками бездорожья), а также с общественным и экономическим положением Финляндии». Если заметки имеют под собой реальные факты, это доказывает, что уже 20 ноября в Ленинградском военном округе война с Финляндией считалась вполне вероятной или, по крайней мере, возможной (журнал «Знамя». 1940. № 6–7. С. 40–89).

Поздно вечером 29 ноября Молотов выступил по радио с речью, адресованной «Гражданам и гражданкам Советского Союза». Он отметил, что «в течение последних двух месяцев Советское правительство терпеливо вело переговоры с финляндским правительством о предложениях, которые в современной тревожной международной обстановке оно считало минимальными для обеспечения безопасности страны и особенно для безопасности Ленинграда. Финляндское правительство заняло в этих переговорах непримиримо враждебную к нашей стране позицию. Вместо того, чтобы дружественным образом найти почву для соглашения, нынешние финляндские правители в угоду иностранным империалистам – поджигателям вражды к Советскому Союзу – пошли по другому пути. Несмотря на все сделанные нами уступки, переговоры окончились безрезультатно». Затем Молотов рассказал о провокации, устроенной финскими военными, которая привела к артиллерийскому обстрелу советских частей и человеческим жертвам. И что предложения Советского Союза избежать конфликтов не только остались безрезультатными, но ещё и наткнулись на нахальное отрицание этого факта Финляндией. Всё это показывало, как тогдашнее финляндское правительство, запутавшееся в своих антисоветских связях с империалистами, продолжало занимать враждебную позицию в отношении Советского Союза и не хотело считаться с требованиями пакта о ненападении, вследствие чего советское правительство вынуждено заявить, что оно считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу пакта о ненападении, и вынуждено принять новые решения.

Всё это содержало то же самое, о чём уже объявляло советское правительство и что мы не могли признать правомерным. Особо следует отметить утверждения Молотова, что Финляндия действовала под влиянием антисоветских империалистических держав, то есть Англии и Франции. В этом обвинении не было ни малейших оснований. Но, поскольку Кремль и сам, судя по всему, не верил, что маленькая Финляндия в одиночку думает о сопротивлении великой Советской России, возможно, руководители Советского Союза в своей глубокой подозрительности и неверной оценке мировоззрения финского народа могли решить, что дело обстоит именно так.

Речь Молотова содержала и некоторые другие мысли, заслуживающие внимания.

«Враждебная нам иностранная пресса утверждает, – сказал Молотов, – что принимаемые нами меры преследуют цели захвата или присоединения к СССР финляндской территории. Это – злостная клевета. Советское правительство не имело и не имеет таких намерений. Больше того. При наличии дружественной политики со стороны самой Финляндии в отношении Советского Союза Советское правительство, всегда стремившееся к дружественным отношениям с Финляндией, было бы готово пойти ей навстречу по части территориальных уступок со стороны СССР. При этом условии Советское правительство было бы готово благоприятно обсудить даже такой вопрос, как вопрос о воссоединении карельского народа, населяющего основные районы нынешней Советской Карелии, с родственным ему финским народом в едином и независимом финляндском государстве. Для этого, однако, необходимо, чтобы правительство Финляндии занимало в отношении СССР не враждебную, а дружественную позицию, что соответствовало бы кровным интересам обоих государств».

«Другие утверждают, – продолжал Молотов, – что проводимые нами меры направлены против независимости Финляндии или на вмешательство в её внутренние и внешние дела. Это – такая же злостная клевета. Мы считаем Финляндию, какой бы там режим ни существовал, независимым и суверенным государством во всей её внешней и внутренней политике. Мы стоим твёрдо за то, чтобы свои внутренние и внешние дела решал сам финляндский народ, как это он сам считает нужным. Народы Советского Союза сделали в своё время то, что нужно было для создания независимой Финляндии. Народы нашей страны готовы и впредь оказать помощь финляндскому народу в обеспечении его свободного и независимого развития.

Советский Союз не имеет также намерений ущемить в какой-либо мере интересы других государств в Финляндии. Вопросы взаимоотношений между Финляндией и другими государствами являются делом исключительно самой Финляндии, и Советский Союз не считает себя вправе вмешиваться в это.

Единственной целью наших мероприятий является обеспечение безопасности Советского Союза и особенно Ленинграда с его трёх с половиной миллионным населением. В современной, накалённой войною международной обстановке решение этой жизненной и неотложной задачи государства мы не можем поставить в зависимость от злой воли нынешних финляндских правителей. Эту задачу придётся решить усилиями самого Советского Союза в дружественном сотрудничестве с финляндским народом».

Я только сейчас смог внимательно вникнуть в то, что сказал Молотов в своей речи о намерениях Советского Союза в отношении независимости Финляндии и уважения этой независимости. Это были правильные мысли, именно то, что и мы сами полностью признаём, и что должно быть положено в основу отношений между Финляндией и Советским Союзом. Когда это осуществится, между нами исчезнут диссонанс и противоречия.

Молотов считал необходимым, чтобы Финляндия и её правительство занимали по отношению к Советскому Союзу не враждебную, а дружественную политику. Очевидно, он имел в виду правительство Куусинена, которое выйдет на авансцену спустя пару дней. Создаётся впечатление, что, по мнению Кремля, по крайней мере, в тот период, только подобное правительство могло создать предпосылки для таких дружественных отношений, о которых говорил Молотов.

На следующий день, 30 ноября, Центральный комитет Коммунистической партии Финляндии, а через день и «Народное правительство Финляндии»3 обратились к «трудовому народу Финляндии» с пространными декларациями. В них, как обычно, последними словами поносили правительство Финляндии, «палачей народа и их пособников», «свору чёрной реакции», но одновременно расписывали, какой будет «Финляндская Демократическая Республика». Заявлялось, что целью не является установление в Финляндии советской власти и общественного порядка. Для решения столь фундаментального вопроса об изменении всей общественной системы недостаточно одной политической партии. Их нельзя было бы установить только силами правительства. Это требовало согласия всего народа, особенно крестьянства, а также утверждения в парламенте. Финляндия, которая не была государством советского типа, не могла вступить в состав Советского