Шрифт:
Закладка:
– Ах, это все мой аккуратизм, воспитанный крайней педантичностью отца. Всегда фотографирую полку, с которой снят фолиант, для точного возвращения на место. Прошу простить.
– Гхм. Увы! Отнюдь… Как вам будет удобно…
– Так вот, пройдемте в кабинет…
– А дети?
– Пожалуй, Ханну заберу…
Был у Макара один навязчивый бзик – любил он, чтоб книги стояли не впритык к стенке. Во-первых, он собирал не сборники литературы, а ценные издания, уникальные. Каждая книга как индивидуальность, со своими параметрами. Проще было выставить их по переднему краю полки, выстраивая ровную линию. Во-вторых, пространства образованные узкими экземплярами, служили идеальными тайниками от любопытных глаз. Подарок супруге на годовщину, початую бутылочку, незафиксированный приработок… да мало ли что порядочному человеку надо убрать подальше.
Книги стояли не на той глубине, и Стефа пролистнула перед ним фотогалерею в телефоне, тома перемещены целыми блоками. Так, будто их вынули стопкой и поставили обратно не на свои полки. Кто?
Вероятность того, что Лариса решила прибраться в царстве мужа, равна нулю – этот момент у них обговорен раз и навсегда, – она в кабинете только гость.
Макар все равно спустился вниз и спросил:
– Лар, ты у меня в кабинете, случайно, не прибиралась?
– С чего бы это?
– Да так… – Макар ощупывал взглядом все, что попадалось на глаза. – Есть ощущение, что кто-то там похозяйничал. Девочки, осмотрите дом, нет ли чего необычного, не пропало ли что.
Вот это поднялся переполох! После беглого осмотра, когда все убедились, что ничего ценного, а также второстепенного не украдено, возникло желание проверить, не появилось ли чего-нибудь лишнего.
– А почему бы к этому не приурочить генеральную уборку? – сообразила практичная Лариса.
– Ну, у меня в кабинете ужас сколько всего надо просмотреть – я туда, а вы все остальное, – выкрутился Макар.
Шмыг наверх, дверь прикрыл, сел в кресло и ноги на стол водрузил. Надо подумать.
Ничего не взяли. Все потрогали, все сдвинули. Единственное время, когда это могло произойти, вчера вечером. Сколько часов их в доме не было? Пять, шесть? Запросто можно было дом на молекулы разобрать, а потом собрать. Что искали? Что, вообще, можно у них искать? Макару вспомнилась история трехлетней давности, когда в купленной им на аукционе старой книге было спрятано письмо, за которым охотились наследники, тогда их дом также подвергся вторжению. Что стало объектом притяжения в этот раз?
– Стеша, а у вас ничего необычного вчера не было? Ничего не заметила? Прокопий во сколько вернулся? – раскидывал детективные сети Макар.
– Вообще ничего. Во сколько вернулся, не знаю. Утром встала – он в саду сидит, курит, настроение мрачное. Я завтрак приготовила, и мы к вам пришли. А что?
– Не знаю, Стеш. Не знаю.
Сентябрь заканчивался комфортными дневными температурами, мягким дыханием теплого моря, отмытыми проливными дождями от летнего жара скальными и городскими камнями. Трава вспыхнула второй молодостью – заколосились изумрудные ковры не только во дворах и парках, но и вдоль дорог, на склонах и в долинах. Плодовые деревья сбросили свой сладкий груз, вскинули легкие руки-ветки к небу – а-а-аллилуйя!
– Здесь вообще бывает зима? – спросила Стефа.
– Мы думали, что нет, пока не перезимовали, – ответили Макар с Ларисой. – Здесь хуже, чем зима.
– О-о-о, какая тут зима! – возразил Прокопий. – Завернуться в шкуру, обнять камин и пить коньяк – вот такая зима.
– Но это быстро проходит, – утешила Лариса.
Базар истекал изобилием фруктов, овощей, медов и рыб. Цены на местные продукты упали. Остатки привозных товаров по задранным донельзя ценам пылились в лавках; люди заглядывали посмотреть, не отдают ли чего задаром по истечении срока годности, – они этих барыг измором возьмут. Пресыщенные посетители лениво дефилировали меж рядов, обмениваясь новостями. А поговорить было о чем, ведь осень – сезон свадеб.
– Привет, Прокопий! Как ты после вчерашнего? Ничего? – Макар решил проведать «звезду» вечеринки.
– И не говори, ничего не чувствую – ни рук, ни ног. Может, и хорошо… хе-хе… А то в голову как стрельнет – караул кричи. Ну, как я был? Есть еще порох?
– Нет слов! Красавец! Запиши нас в свои фанаты! Будешь теперь концертировать или костюм пересыплешь нафталинном и опять в сундук?
– Э-э-э-э! Я тут еще на свадьбу приглашен! Не спеши списывать меня со счетов!
– В качестве певца?
– Бери выше – посаженого отца!
– Ого! У кого же?
– У Камилы, представь.
– У нашей Камилы? А что с ее мужем? Нашли?
– А они не были расписаны. Кто ж теперь женится, когда можно не жениться. А такая девушка не может быть одна – кто-то должен о ней заботиться.
– И что? Будущего мужа знаешь – нормальный, позаботится?
– Вдовец, чуть помладше тебя. Хороший мужик, не обидит.
– Она ж девчонка совсем, вон как Маша, как Стеша. Куда ей такого…
– Ты из какой сказки, добрый молодец? Ты в какой консерве просидел всю свою жизнь? Все хорошо у девки будет, как надо. Люди должны по темпераменту совпадать, градусу юмора и направлению взгляда. Они оба смотрят в сторону «легкости бытия»… Им будет весело вместе, даже если недолго. Не все приходят в этот мир для того, чтоб сделать его лучше. Иногда не сделать зла, не сделать ничего – наибольшее добро, на которое человек оказывается способен.
– Прокопий, да ты философ.
– Всякий старый грек – философ. Это в крови.
25
Чужаки ходили по твоему дому. Прикасались к твоим вещам. Их глаза видели нутро твоей жизни. В своей памяти они унесли картины о тебе.
На душе скверно.
Гадливо от мучительных мыслей.
Все вызывает физический дискомфорт и отторжение.
Хочется закрыть дверь за спиной и уйти, не оборачиваясь.
Но ты не делаешь этого, берешь себя в руки и живешь как ни в чем не бывало ради тех, кто слабее и сильнее тебя одновременно.
Ребенок приходит в мир, где все уже было до него. Он не оценивает, хорошо или плохо то, что ему дано. Он встраивается в существующий миропорядок и выживает в нем. Радуется и принимает добро, бежит и прячется от всякого зла.
А потом взрослеющему человеку начинает казаться, будто что-то ему принадлежит, он раздувается от собственной значимости и стремится к безраздельному обладанию. С некоторыми случается чудо – они обнаруживают в себе дар родительства, и в тот же миг система ценностей возвращается к «заводским настройкам»: нет ничего важнее жизни и все, что ей не угрожает, второстепенно.
Макар всячески пытался договориться со своими внутренними демонами, но раны, нанесенные собственнику, давали о себе знать – он периодически передергивал плечами и сглатывал тугой комок в горле. Потом переводил
