– А что, Макарий, молчишь ты о неприятностях в доме? – спросил Прокопий.

Макар ждал легкого опьянения у деда, чтобы приступить к ненавязчивым расспросам, а сам оказался испытуемым. Да дед и не пьет – смакует свою порцию, будто лишь губу макает в напиток цвета гречишного меда. Что говорить-то тут? Непонятно кто, что, зачем. Аккуратно так дом обработали, если бы не дотошность Стефании – внимания бы не обратили. А значит, тут Макара настигло озарение, значит, это были профи, а если учесть все другие события, выходит, служба мужа Имельды им проверку устроила! Дед крякнул. Макар сам от себя офигел. Посидели, помолчали, пожевали эту емкую мысль, махнули из стаканов, посмотрели друг на друга.

– Это, знаешь, очень может быть. Мы же в их «кухне» ничего не понимаем… – Прокопий сделал губами колечко и выпустил – пых, пых, пых – стайку дымных овечек.

– Это точно. – Макар сам не понял, что сейчас произошло: то ли он так хитер, то ли так прозорлив.

И тут в ворота отчетливо постучали: тук, тук-тук, тук. Дед вынул из кармана штанов телефон, посмотрел на экран, сдвинул брови:

– Открой, сынок. Племяш приехал.

Невысокий, крепкий, смуглый мужчина в возрасте Макара вошел во двор. Окинул быстрым, острым взглядом встречающего, протянул руку для приветствия. Мимолетная игра «чья ладонь сверху» Макара позабавила – люди маленького роста всегда немного задиристы.

– Аркадий, – представился визитер.

– Макар.

– Аа! ээ! оо! сосед! Наслышан!

Макар предложил выпить, и гость не отказался. Не за рулем? Не один приехал?

Поднялся в дом за третьим бокалом. Между занавесок метнулась узкая тень. Стефа, Стефа.

Вернулся не спеша. Аркадий хлопнул деда по плечу и прервал разговор.

– Сосед! А ты молодец! Старика нашего из пепла возродил. Девку молодую ему…

Прокопий припечатал ладонь к столу, недовольно покачал головой.

– Шучу я! Наливай! – Аркадий выдвинул свой стакан на середину стола. – А что, Макар, много у вас гостей летом было? Что за люди?

Стефа пробралась к самой беседке, затаилась за пышным кустом шиповника. Видела, как Макар ищет ответ на дне своего стакана, перекатывая темные капли виски по дну. Как Прокопий выдвинул вперед подбородок, сжал трубку в жилистом кулаке и кровавая угольная искра сверкнула из-под набрякших век. Аркадий расплылся в показном дружелюбии.

– Племяш, мы же обсудили наш вопрос. Поздно уже…

– Правда поздно. – Макар посмотрел на часы. – Засиделся я, ухожу. Бывай, Прокопий. Рад знакомству, Аркадий. – Он быстро поднялся, отсалютовал и, не оставляя племяшу шанса навязать разговор у ворот, был таков.

За воротами стояла полностью тонированная BMW с выключенными фарами. Макар направился к своему дому, и казалось, несколько пар глаз пристально смотрят ему в спину. Зашел во двор, запер ворота, приник к доскам, прислушался. Привычную ночную песню не нарушал ни один посторонний звук.

В кармане дернулся телефон. Сообщение от Стефы: «Когда ты ушел, дед сказал ему: „Я тебя предупреждал – не трогай, это мои люди!“ А потом они перешли на греческий. Ругались».

«Ты в доме?» – написал в ответ Макар. Вдалеке завелась машина, хлопнула дверца, и, рыкнув двигателем, автомобиль промчался по спящей улице.

«Да. Аркадий уехал».

«Дед в порядке?»

«Вроде да. Курит».

«Спи. Спок. ночи».

27

КАМИЛА

Свет уличного освещения кусками врывается в тесную комнатку. Трясет и подбрасывает. В ее руках тихонько скулит Принц – во время рывка он ударился подбородком о колени и что-то прикусил во рту. Вытекло совсем немного крови, но они перепачканы ею, и острый кровяной запах усиливает животный страх. Камила, сидя на полу, вытянула ноги в разные стороны, упирается ими в стенки. Одной рукой держит сына, другой старается смягчить удары о края койки, с которой ей пришлось сползти. Все завалено коробками и вещами, заполнившими за две недели бокс. Где-то под этой кучей спортивная сумка с самым необходимым и самым важным, собранным, как было написано в записке. Камила пытается уследить за ее перемещениями. Тряска прекращается – они выехали на трассу, мимо проносятся редкие фонари. Она тянет за край простыни, слюнявит ее и обтирает перепуганную мордочку сына – ничего страшного, просто лопнула губка. Тс… все заживет, малыш, все заживет.

Так они едут довольно долго. Камила делает гнездо из одеяла, усаживает туда ребенка, аккуратно передвигаясь, находит воду, придвигает поближе сумку, пытается разглядеть хоть что-нибудь за стеклом. Кромка неба сереет и медленно набухает багрянцем. Мимо проносятся камни полевых оград посреди высокой травы. Спустя, может быть, час машина меняет направление, дорога становится ухабистой, колеса попеременно ныряют в ямы. Темными кучами мелькают беспорядочные навалы камней. Принца начинает тошнить, Камила хватает первую попавшуюся под руку тряпку, собирает в нее выброшенную маленьким тельцем жидкость. В руке мерцают чешуйки дорогого брендового платья, и девушка нервно смеется.

Она держит спеленутого одеялом сына, локти и колени у нее в ссадинах. Машина катится под уклон, и весь хлам в боксе валится на них. Машина останавливается, мотор глохнет. Камила раскидывает коробки, пытается увидеть, где они остановились. Кругом скалы, откуда-то сверху льется слабый утренний свет. Слышатся грубые мужские голоса, бросающие отрывистые фразы, размеренный шум – рядом плещется море.

У Камилы начинается приступ удушья, рыдания подбираются к горлу, и тело бьет мелкая дрожь. Она представляет, как они вечность дрейфуют в боксе по бескрайним водам… Или он слишком тяжелый и начнет погружаться под воду?! И тогда вода медленно-медленно будет заполнять их жилище через маленькие отверстия воздуховода и приемной кюветы, пока они не захлебнутся…

– Мама, – говорит Принц, – мы приехали?

Камила берет себя в руки. Сажает мальчика на кровать, прислушиваясь к голосам снаружи, находит чистую одежду, приводит в порядок себя и сына, придвигает сумку и ждет.

Она понимает, что ее жизнь изменилась. Что навязанная ей роль безвольной игрушки окончена. Она опять сама за себя. И не только за себя.

Подходит человек в робе, велит Камиле сделать тесты. Еще и еще – не нарушаем протокол выхода. Не понять, злится он или торопится. Она безропотно совершает необходимые действия. Они с сыном чисты. Подходит другой, его лицо закрыто бородой, он не смотрит на них, грубо приказывает:

– В угол!

Камила не расслышала, не поняла. Он снова рявкает, показывает, куда им следует забиться, размахивая бензопилой. Взрезает блокирующие дверь замки, открывает бокс и уходит.

Снова появляется первый мужчина. Он светлоглаз и полноват, лицо приветливое, со следами усталости. Протягивает Камиле руку, принимает сумку, а затем помогает взобраться по наклонной поверхности ей и ребенку.

Это маленькая бухта