тоже работа беспокойная, а то, как бы не шпионом. От отца письмо более подробное. Поклеп братьев Салтыковых с него Михаил заставил снять еще до коронации, так что он может исполнять свое поручение спокойно. Насчет Анюты что бы не волновался, сейчас вокруг Тихвина настоящая война, осаждают шведы монастырь, жители сопротивляются, штурмы отбивают. Брат старший, Даниил уже совсем собрался за Аннушкой ехать, но ждет, когда заварушка закончится. Так что сиди спокойно, исполняй долг, сколько потребуется. Отец написал, что гордится сыном, столько хвалебных слов о нем услышал за последние дни, призывал и дальше фамилию Муромских прославлять. В общем, все хорошо, вроде бы, да никакой ясности нет. Сидеть и ждать хуже всего. И об Анне утешительных вестей не пришло. Как она там? Не так далеко Рыбежка от Тихвина! Не дай Бог, шведские отряды нагрянут. А Аннушка и защитить себя магией не сможет! Не боевой маг она. Ладно, ссильничают, он все поймет и не попрекнет, а вдруг убьют? Как он тогда жить будет!

Немного утешила старая травница. Чутьем ведьмовским почуяла мысли черные молодого воеводы, отозвала в сторону, руку взяла, подержала, на ладонь посмотрела, и сказала.

— Успокой сердце, княжич. Жива и здорова твоя жена. — Михаил удивленно на нее глаза поднял. — Не удивляйся, ведьма я, только старая, соседи о том не ведают, просто травницей считают. Так что встретишься с ней со временем, когда снег землю покроет. И никто на ее женскую честь не посягнет, хотя будет один кавалер соблазнять, но без ответа останется, и ты с ним разберешься, когда от болезни оправишься. Да, впереди у тебя болезнь лютая, по грани пройдешь, ну да Анна твоя тебя опять спасет! Ты простуды избегай, может и обойдет тебя беда стороной!

Глава 22

Михаил задумался. Странное предсказание. Что за кавалер, что за болезнь его на грань поставит. Ладно, гадать нечего, поживем, увидим. Лето стремительно катилось к концу. Коров из леса пригнали, много телят народилось, всех сохранили. У кого дома поменьше пострадали, Михаил разрешил в лесах окрестных бревна взять, что бы починить остатки. Тут и страда подоспела. Вновь запели косы, бабы вязали снопы. Помогать убирать хлеба Михаил отпустил свободных от караулов солдат. Убрали, обмолотили, вот и солома для крыш. Хозяева побогаче дранкой крыли, а старостам и священникам, из уважения — гонтом. В конце августа съездили на ярмарку, у мастеров из лесов недалеко от Тулы закупили хорошие срубы, правда, дороговато, но спрос в этом году был большой. Обещали мастера сплавить вниз по Уле, Шату и Дону к сентябрю, когда дожди пойдут и реки полноводнее станут. К зиме успеют люди устроится. И тут пришло странное послание от Шереметьева. Дескать, сколько можно тянуть, почему крепость новому воеводе не передаешь? Срочно передавай и ждем тебя на Москве к началу сентября!

Миша слегка растерялся. Никто в крепость с грамотой на воеводство не приезжал. Он срочно отписал послание на Москву, так мол и так, нету у меня сменщика, не объявился. В свидетели своих попов взял. Через неделю примчался сам Шереметьев. Осмотрел крепость, почти восстановленный посад, похвалил за сенокос и жатву. Многие разоренные городки увлеклись восстановлением, а о кормах и хлебе и не вспомнили. Теперь у Москвы клянчат, а где Москве взять? Сообщил, что назначен воеводой в Лебедянь боярский сын Семен Леонтьев, уже месяц как должен был приехать. Сейчас за ним уже послано, но вряд ли успеют. Поинтересовался, говорил ли Миша с ксендзом о вере католической. Миша сказал, что вначале ксендз обрадовался, что может Михаила в свою веру обратить, но потом что-то заподозрил, стал юлить и такую околесицу нести, что смысла больше говорить с ним не было. Требовал сообщить его дяде, кардиналу римскому, что бы тот его выкупил. Но сдается Мише, не дядя ему кардинал, а отец незаконный. Так что забирайте его, может, за него что-то выторговать у поляков удастся. Шереметьев просидел в крепости неделю, так и не дождался сменщика махнул рукой, сказал, что спешить уже некуда. Хотел он Мишу приставить к посольству, отправленному в Англию, к королю Якову первому, что бы Михаил язык подтянул, да от акцента избавился. Подготовился к заданию следующему. А все сроки вышли, навигация заканчивается. Посольство сегодня-завтра уже отчалит из Архангельска, опоздали. И последние Аглицкие корабли с ними отплывут. Поэтому можно уже не спешить. Он сейчас вытрясет этого боярского сына из-под маменькиной юбки и пинком пришлет должность занимать. Мише теперь торопиться некуда, раньше мая навигация не откроется, так что сдаст крепость новому воеводе, и может ехать за женой. Тем более, швед вот-вот от Тихвина отступит. Потом будет время о новом деле для Михаила поговорить.

Сменщик явился в середине сентября. И Мише совершенно не понравился. Рыхлый, грузный для своих лет боярский сын из захудалого рода. А ведет себя, как будто в бархатную книгу род на первых страницах вписан. Покои воеводы, где Миша больше трех месяцев прожил ему и малы, и скудно обставлены, и обедать негде. Узнав, что Миша обедал вместе с гарнизонными старшинами, скривился, и заявил, что он панибратства не допускает, и потребовал себе отдельную трапезную. Попытался и на деньги, у неприятеля отобранные, лапу наложить, но священники не дали, Да и Михаил рявкнул, что добыча было получена при его воеводстве, так что Леонтьев к ней никакого отношения не имеет, и лапы свои тянуть к ней не смеет. Пусть считает эти деньги его, Михаила законной долей, которую он народу Лебедяни пожертвовал. И бумагу написал о том. И ковров с ладей воровских, которые они на ярмарке еще не продали тому тоже не видать, как своих ушей. Выделили самый простенький коврик, и хватит. В общем, оставлял Миша ставшую родной Лебедянь с тяжелым сердцем. Одно радовало — ушел швед от Тихвина, и может он за Анной свободно ехать.

Перед отъездом попросил его отец Серафим отвезти сироту, мальчишку прибившегося, сына незадачливого мстителя в Троице-Сергиеву лавру, в семинарию. Он уже и письмо ректору написал. Решил парень священником стать, грехи отцовские отмолить. Собрался, отцовских дружинников с собой взял, хотя барчук, в крепость назначенный и возражал. Но десятник строго сказал, что они люди князя Муромского, к младшему княжичу отцом приставленные, и от него ни ногой. Но когда выезжал, увидел в своем отряде и Николая, и Петьку с Васькой, которые тоже с ним ехали. Объяснили просто — они из дружины Шереметьева, он им велел Михаила сопровождать,