Шрифт:
Закладка:
В 1907 году городская дума запросила у казны 300 000 рублей на окончательное расселение Глебучева оврага. Денег не дали, и все осталось по-прежнему. Зато управа ввела для голодранцев налог за пользование земельным участком – целых 25 рублей в год за площадь в 70 квадратных саженей. Это было похоже на издевку.
Последние новости были связаны с планами построить мост через Волгу. Власти хотели связать рельсы правого и левого берегов. Предлагалось проложить ветку по дну оврага, так, чтобы в полосу отчуждения попали все незаконные строения. Примерно 10 десятин там были заняты городскими службами, остальное хотели снести к чертям. Специалисты-оценщики городской управы прошлись по всем склонам, заглянули в каждый отрог и выставили счет. Снос домов требовал от города заплатить их владельцам 1 миллион 80 тысяч рублей. Одновременно такую же работу провели оценщики Рязанско-Уральской железной дороги. И оценили расходы на сервитут в 2 миллиона 800 тысяч. Городской голова удивился разномыслию и поинтересовался у железнодорожников: как они столько насчитали? Те ответили: очень просто. Разослали бланки домовладельцам с предложением оценить свои хоромы. И те оценили…
Лыков внимательно выслушал начальника сыскного отделения. Ведь, возможно, в этом потаенном для полиции месте кроме Ваньки Сухого прячутся Егор Князев и Гервасий Самодуров. И он спросил, когда Дубровин отодвинул от себя пустой стакан:
– Осведомление у вас в овраге есть?
– Есть, но недостаточное.
– Можно поподробнее?
Коллежский асессор подошел к плану города и стал тыкать пальцем:
– Видите? Здесь, здесь и здесь овраг разветвляется, как оленьи рога. В каждом отводе – своя жизнь. Начало расщелины, от реки вглубь, самое населенное, и там у меня имеются три осведомителя. Причем хорошие. А вот в дальних отрогах такого нет. И я пользуюсь случайными сведениями.
– Пускай три ваших осведа ищут Ваньку Сухого, а заодно и моих недругов-рязанцев. Вдруг эти варнаки окажутся в их поле зрения?
– Завтра же они получат от меня и Алексея Васильевича установочные данные. Но, повторюсь, значительная часть клоаки вне секретного надзора.
– Это мы уже поняли, – вздохнул питерец. – Но прошу вас продолжить. Не в одном лишь Глебучевом овраге могут прятаться Егорка с Герваськой. Еще где есть темные места? И как там с наблюдением? Общая обстановка, вы сказали, стала спокойней. Кражи никуда не делись. Но что с преступлениями против личности?
Иван Дмитриевич опять обратился к плану:
– Как и во всех, наверное, городах, темными местами являются окраинные слободы: Солдатская и Покровская. Есть еще Монастырская слобода, но она, слава богу, спокойная. Далее идут Агафоновский поселок, Тархановский затон и местность вокруг Военного городка. В самом городе – Очкинский поселок и кирпичные заводы между Зеленой улицей и магометанским кладбищем. Весь склон Соколовой горы к Глебучеву оврагу неблагополучен… Еще имеются притоны вокруг базаров, особенно касается Дегтярной площади. Впрочем, Верхний базар еще хлеще. Железнодорожная роща… Гвоздильный завод… Цыганская улица, где расположен ассенизационный обоз – там вечером лучше не показываться… Еще я упоминал Дегтярный и Кладбищенский овраги, но в них зимой спрятаться трудно, все на виду.
– Короче говоря, половина города, – подытожил Азвестопуло.
– Можно и так сказать, – согласился Дубровин. – Есть притоны и за его чертой, например под Лысой горой или под Алтынной. А также близкие неблагополучные деревни вроде Разбойщины, название которой говорит само за себя.
– Что с преступностью? Убийств ведь стало меньше? – уточнил Алексей Николаевич.
– Умышленных с целью ограбления – да. Бытовые никуда не делись, они были, есть и будут, – ответил начальник отделения. – Народец на Руси такой, что только держись.
– Разбои, грабежи?
– Повывели, – не без гордости ответил Дубровин. – Сейчас, если хотите знать, главная головная боль наружной полиции и наша – это шинкарство. Еженедельно мы ловим неглижеров[74] на незаконной продаже водки и вина. Любая чайная разливает! Штрафуешь их, сажаешь в работный дом, а они, как освободятся, опять за свое. Говорят: иначе невыгодно, расходы на патент не окупишь.
На этом лекция о преступном мире Саратова закончилась. Ясно было, что нужно выследить Сухоплюева. Но как? Осведов настропалят. А какие еще есть способы? Лыков предложил отыскать в тюрьмах подельников маза и допросить их – вдруг что-то сообщат?
Побединский притащил из архива приговоры суда. Ванька трижды отбыл арестантские роты, у него имелись подельники, барыги, марухи, наводчики – все они проходили как соучастники и свидетели. Алексей Николаевич попросил:
– А составьте табель этой шушеры. Имя, отношение к мазу, криминальная родословная, адрес и где он сейчас. И пойдем по этому списку, тряся каждого.
– Правильная мысль, – одобрил Дубровин. – Те, кто в тюрьме, – они ваши, Алексей Николаич. Те, кто на свободе, – наши. Сергей Манолович в чьей будет команде?
– Такого добра не жалко, забирайте себе, – поддел помощника статский советник. И обратился к Побединскому: – Алексей Васильевич, вы смотрели справочную картотеку, нет ли там Князя или Сапрыги. Нашли что-нибудь?
Коллежский регистратор вынул из кармана сложенный листок бумаги:
– Ни та, ни другая клички не попались. Я смотрел начиная с девятого года – правильно?
– Точно так. По сообщению рязанской сыскной полиции, шайка, в которой состоял Егор Князев, была ею разгромлена именно тогда. И Сапрыга бежал к вам, проведя в Саратове с тысяча девятьсот девятого по тысяча девятьсот двенадцатый год. Это долго! Он же бандит. И вряд ли зарабатывал на жизнь мукомолом или смазичем на железной дороге. Значит, состоял в какой-то шайке. В какой? Почему не отметился в вашей картотеке?
– Похоже, отметился, – парировал помощник начальника отделения. – Я сказал, что обе названные вами клички по нашим делам не проходят. Но есть некий Егорка Рязанский, который как раз в указанные вами годы болтался при банде Лаврентьева. В агентурных сводках мелькал как близкий приятель Александра Харламова по кличке Сашка Беспалый. А тот был есаулом при атамане Лаврентьеве! И атамана, и есаула мы взяли в ноябре одиннадцатого года. Но Рязанский нам в руки не дался, сумел ускользнуть. Как раз подпадает под временные рамки.
– Вероятно, это и есть наш любитель рубить людей топором, – предположил Лыков. – Назовем его, следом за рязанцами, Недокнязем, на титул эта сволочь не тянет. Приметы в сводках указаны?
– Самые общие. Высокого роста, физически очень сильный, жестокий. Одевается фабричным, хотя повадки имеет крестьянские.
– Горячо, – обрадовался Сергей. – Очень даже горячо. А подельники, любовница, особые приметы, привычки?
Побединский посмотрел в листок и ответил:
– Имел он бабу, постоянную. О ней известна лишь кличка:
