Шрифт:
Закладка:
Преступность в слободе была тоже специфическая. В основном грабили станцию и пристани, особенно в разгар хлебной горячки. Формально с ворами боролась местная полиция, подчинявшаяся новоузенскому исправнику. Но на практике саратовцы сильно им помогали – иначе выходило себе дороже. Банды воров делали с левого берега налеты на правый, хватали добычу и скрывались в Покровке. Поэтому Иван Дмитриевич вел там свое наблюдение.
Совет министров рассматривал вопрос о преобразовании Покровской слободы в полноценный город Самарской губернии, и вот-вот он должен был решиться положительно.
Это насчет левого берега, а сам Саратов был еще хлеще. В целом он представлял собой крупный центр, рекой и железной дорогой связанный с другими центрами. Тринадцать паровых мельниц выдвигали его в первый ряд хлебной торговли. Также через него проходило много нефти и керосина. Дополняли промышленное лицо города 6 чугуннолитейных заводов, 27 маслобойных, 9 мыловаренных, 3 табачные фабрики и целых 10 типографий. А водопровод, к примеру, здесь протянули еще в 1876 году. Да уж, не Рязань, где водопроводу еще и года нет…
Саратов относился к городам относительно богатым, но проблем у него хватало. По закону половину расходов на содержание полиции брала на себя казна, а вторую половину – городская дума. И здесь начинались сбои и затяжки. Доходы управы не позволяли особенно шиковать. Однако важные проекты волей-неволей приходилось тянуть на себе.
На Митрофаньевской площади рыли огромный котлован для крытого рынка, а землю свозили вниз, к набережной, чтобы ее меньше затапливало.
Город вел переговоры с Рязанско-Уральской железной дорогой о строительстве моста через Волгу. Причем мост предлагалось бросить из недр Глебучева оврага, что требовало сноса его построек и выселения жителей.
Высокие берега Волги создавали еще одну проблему – оползни и обвалы. Грунт рушился к реке, угрожая людям. Приходилось укреплять склоны, пески и овраги, тратить большие средства на облесительные работы. Особенно опасной являлась Соколова гора – любимое место гулянья публики. С нее время от времени скатывались вниз огромные глыбы земли. В 1869 году такой оползень едва не погубил целый квартал. Строения перенесли на другое место, основав Монастырскую и Солдатскую слободы.
Много хлопот городскому самоуправлению доставлял вопрос мощения улиц. Часть их была убрана так называемым дикарем – особым видом песчаника, что добывался в Саратовском уезде. Но таких мест имелось немного, и весной и осенью город тонул в лужах не хуже Покровской слободы. Дума пробивала через Совет министров разрешение на специальный заем в миллион двести тысяч рублей для мощения.
Подводила город и Волга. С каждым годом она удалялась от набережной, намывая все новые и новые пески. По открытии навигации дебаркадеры и пристани приходилось ставить на той стороне Баратовского рукава, создавая неудобства для пассажиров и грузоперевозчиков. Именно поэтому основные хлебные отгрузки делались на другом берегу, на пристани Покровской слободы.
Тем не менее Саратов развивался. Управа даже купила у частных лиц три кирпичных завода для своих нужд.
В целом город мог похвастаться большим количеством богатых торговых людей. А где большие деньги, там и воры, и разбойники…
На этом месте начальник сыскного отделения утомился и потребовал себе третий стакан чаю. Перевел дух, тронул себя за тонкий ус и объявил:
– А теперь, господа командированные, перейдем к нашим оврагам.
И стал подробно описывать эту чуть ли не главную проблему губернского города.
Белоглинский овраг, по его словам, был еще туда-сюда. Много меньше Глебучева и не такой глубокий; народ там селился тоже не шибко страхолюдный. Овраг вторгался в городскую застройку на четыре версты. Ширины имел пятьдесят саженей в устье и до пяти – в дальних отрогах. Использовался он главным образом для стока нечистот. В 1892 году овраг был частично засыпан, а в районе Ильинской улицы перегорожен дамбой. У города имелись планы ликвидировать его полностью и тем самым прибавить в центре годной под застройку земли.
Совсем другую картину представлял Глебучев овраг. Он тянулся прочь от реки на шесть с лишним верст. Ширина в устье – двести саженей! А площадь, страшно вымолвить, аж пятьдесят семь десятин. По дну текла зловонная речка Глебовка, куда вся округа сбрасывала мусор и сливала помои. Сверху добавляли ассенизаторы, которым лень было ехать за городскую черту. А по склонам селились нищеброды. Таких жителей у Глеба насчитывалось бессчетное множество, и они ютились в тысячах ветхих хибар. Возведенные незаконно, без всякого строительного надзора, часто из гнилых досок и глины, эти жилища постоянно заливались водой. Любой сильный дождь грозил бедолагам обрушением.
Злокачественное место начало заселяться еще сто лет назад. Первоначально там находились кирпичные заводы. В 1812 году их перенесли на окраины, а брошенные постройки сразу оккупировали голодранцы. С тех пор их оттуда было уже не выкурить. Овражные жители сплотились в единое сообщество, которое принимало воров и беглых, укрывало краденое, могло и само подняться наверх для темных дел. Условия жизни там были адские. Статистика сообщала, что смертность аборигенов достигает громадной цифры – 92 случая на 1000 жителей.
Городские власти пытались бороться с клоакой, но для успешного решения вопроса требовались большие вложения. Еще в середине XIX века от всех овражных отобрали подписки, что в течение пяти лет они переедут. В итоге к 1871 году на гору переселились лишь 3 семейства! Хотя суд повелел сделать это 140 домовладельцам.
В 1879 году знаменитый Лорис-Меликов, будущий «диктатор сердца», а тогда астраханский, саратовский и самарский генерал-губернатор, навалился на босяков со свойственной ему энергией. Государь предоставил ему почти неограниченные полномочия. Всемогущий администратор сумел переселить еще… целых 20 семей. Овражники вовсе не думали противиться властям, они просто не имели денег на переселение.
В 1889 году власти сами впали в отчаяние. И разрешили жителям подправлять уже выстроенные дома с тем, чтобы не возводить новых. Не тут-то было! Очередные халупы продолжали появляться на склонах, время от времени скатываясь вниз вместе со своими обитателями.
В 1897 году сенатор Лихачев провел санитарное обследование волжских городов. После осмотра саратовских оврагов он пришел к выводу о необходимости выселить всех обитателей глубин на новые места, а их строения снести. Легко сказать, да трудно сделать; инициативы сенатора остались без последствий…
Холерные эпидемии конца века сделались бичом города. Жуткая антисанитария оврагов способствовала развитию болезней. На склонах ставили отхожие места, которые никогда не чистились, их содержимое просто лилось вниз. Бани добавляли свои мыльные стоки, в которых низовые жители стирали
