быть. Уж Витольд Львович — человек слова. Хотя сейчас орчук все бы отдал, чтобы Его превосходительство рассердился, отстранил пристава, с легкостью приобретающего все новые и новые неприятности, от расследования да наказал из дому носа не показывать. И вместе с тем понимал Мих, что не будет так. Единственная светлая голова — Витольд Львович, на Черного вышел да все вместе связал. А что то значит? Не раз еще им придется по ночам в прескверных районах рыскать с полупустым брюхом да невыспавшимися. Не будет гневаться на Меркулова Его превосходительство, точно не будет.

И был бы рад ошибиться орчук, да вот как в воду глядел. Второй час у обер-полицмейстера сидели. Точнее, он, Мих, в кресле полудремал, пытаясь бороться со сном, а Витольд Львович вместе с Александром Александровичем над картой корпели да переговаривались.

— Вот здесь, значит, Нижесовская, ее можно упустить. И эти два квартала — тоже, — говорил Меркулов.

— Уже что-то, — отвечал Его превосходительство, следя за пальцем Витольда Львовича.

Александр Александрович был бледен лицом, то ли от постоянного бодрствования, то ли от всех злоключений, которые постоянно случались с его несчастным ведомством. Да и не нельзя из внимания упускать, что давно он уже не мальчик, даже не юный корнет, пышущий здоровьем. Из тех, что всю ночь напропалую пьют вино или даже водку, а утром хмурые и злые, но все же сидят в седле.

Только сейчас заметил Мих, как стар обер-полицмейстер. Нет, как у любого славийского мужика, сила в нем еще была, и голос громовой никуда не делся, но по бесцветным, точно выцветшим от постоянной сутолоки, глазам становилось ясно: единственное, чего хочет Александр Александрович, — покоя.

— Но все же место довольно обширное. Все-таки Краснокаменка. Пусть, извини за нечаянный каламбур, ниже Нижесовской.

— Только на первый взгляд, — Меркулов поднял трость вверх. — Домов, где остановиться можно, там всего ничего. Не будет же он вместе с рабочим людом селиться, те обособленностью не отличаются. У них к соседям ход простой, даже стучаться не будут.

— А пожалуй, ты прав, Витольд Львович. Действительно, если подумать хорошенько, то подходящих мест не так много. Всех, кто на улице, подниму, вплоть до околоточных. Пусть хлеб свой отрабатывают.

— Только, Ваше превосходительство, что делать с Черным будут, когда найдут?

— Чай пить с ватрушками сядем, — скривился Александр Александрович, — известно что. У меня этот голубчик за все свои злодеяния ответит.

— Шустр он шибко.

— Не шустрее пули. Когда обнаружат его, окружат плотным кольцом. Всем револьверы и винтовки выдам.

— Я вот в него два раза выстрелил… и ничего.

— Ох, Витольд Львович… — устало усмехнулся Его превосходительство, махнул рукой и поднялся. — Вроде неглупый человек, а таких прописных вещей не знаешь.

Он подошел к дальнему пыльному углу, открыл высокий шкаф, наклонился и, кряхтя, достал нечто похожее на жилет.

— Ну поди сюда, Витольд Львович.

Он стал облачать Меркулова в странную одежду, причем по лицу титулярного советника было ясно, что это является для него определенным испытанием. Справившись со всеми ремнями и застежками, Александр Александрович отошел в сторону и хохотнул. Витольд Львович и вправду выглядел теперь презабавно: жилет оказался явно не по размеру, вздувшийся, со странными карманами на груди и спине. Титулярный советник неуклюже крутился и осматривал себя.

— Позволите? — почти взмолился он.

Александр Александрович спохватился и стал торопливо освобождать Меркулова от объятий ремней, пока тяжеленная одежда не рухнула на пол. От этого звука Мих проснулся окончательно.

— Нет, про бронежилет я, конечно, думал. Но только вот какой вопрос. Сколько, Ваше превосходительство, вот этот весит?

— Больше пуда точно, — обер-полицмейстер оценивающе поглядел на диковинное одеяние.

— Вот и подумайте, как быстро сможет бежать некто, облаченный в бронежилет. Тем более крутить сальто.

— С одной стороны, да, — согласился Александр Александрович. — С другой же, с момента, когда это мне выдали, лет десять прошло. Тут и пластины стальные толстые, да и ныне конструкций столько всяких появилось. Кто его знает. Но это ты хорошо заметил. Скажу, чтобы если стреляли, то по ногам и рукам.

Его превосходительство хотел было что-то записать, но дверь распахнулась, и на пороге появился первый полицмейстер, высоченный Константин Никифорович. Судя по лицу Его высокородия, завсегда спокойного, будто из куска мрамора высеченного, понял Мих: случилось происшествие чрезвычайной важности. Если честно, то с седмицу назад орчук бы весь замер, дышать перестал и в слух весь обратился. Только много воды с той поры утекло. Попривык Мих к чрезвычайным происшествиям. Справедливости ради, теперь каждый день исключительно из них и состоял. Сел только более подобающе. Подниматься не стал: с одной стороны, на заднице при Его высокородии находиться несподручно, с другой, ему сам Александр Александрович разрешил. Да и мельтешить сейчас — лишь внимание к себе привлекать, что персоне его чина и положения несподручно.

— Ваше превосходительство, там… — Константин Никифорович блеснул глазами, будто молнии выпустил. Точно-точно как в книжках про эльфарийского бога Зеусия (читывал Мих и такое).

— Что там, попадья родила? — усмехнулся обер-полицмейстер, не поняв сразу настроения своей правой руки.

— Его Высочество прибыл.

— Ох, святые угодники… Как на службу сюда ездит. Сейчас опять начнет расспрашивать, как расследование протекает.

Александр Александрович кинулся к столу, карту сворачивая.

— Михайло, убери этот чертов жилет!

Орчук на ноги вскочил, заодно и Константину Никифоровичу кивнул, раз выдался случай. Тот по привычке не ответил, только взглядом холодным проводил. Потом опомнился и дальше говорить стал:

— Его высочество не к вам прибыл. То есть, может, и к вам, но только выше первого этажа не поднимался.

— А что ему на первом этаже? — удивился Его превосходительство.

Константин Никифорович неровно выдохнул, как бабы после долгого плача, не в силах обычно разговаривать, и ответил:

— Пришел в арестантскую и повелел высочайшим указом Его Императорского Высочества всех аховмедцев, ныне арест… задержанных, отпустить.

— Что? — брови обер-полицмейстера, подобно паре коршунов, взметнулись наверх. — В моем ведомстве… злодеев… отпустить!

Пронесся ураганом по кабинету Александр Александрович, вмиг про года позабыв, да выскочил в приемную. За ним Константин Никифорович и Витольд Львович бросились, потому и Миху пришлось, а что делать? Спроси орчука, так лучше бурю переждать, они с Меркуловым персоны тут не самые важные, все и без них разрешиться может. Зачем гневать? Кого именно — брата Государя-императора или обер-полицмейстера — орчук