Шрифт:
Закладка:
На третий день Вершинину надоело повышенное внимание к его пассии. Он тоже скрипел зубами, глядя, как с его Ритой пытаются в бассейне пообщаться парни, для которых он, ее сторож, был просто смешным старым папиком с тугой мошной. Но многие молодые люди, сыновья богатеев, тоже располагали огромными возможностями. И каждый, кто приехал не со своей подругой, а просто поразвлечься, найти любовное приключение, может быть, даже не одно, готов был увести красотку из стойла, которое ей наверняка опротивело.
А если и у нее появится такое желание?
Лев Витальевич даже сам не понимал, насколько он прав! Заглядываясь на спортивные тела мажоров, своих сверстников-атлетов, Рита всякий раз тайком вздыхала: ей самой хотелось сбежать к одному из них. Да хоть сразу к двум, пофиг! И ей страстно хотелось избавиться от своего Цербера. Наконец, она ведь только ждала момента, чтобы выпорхнуть из клетки. Назревал скрытый до поры до времени конфликт. Все это выводило Льва Витальевича из себя. На четвертый день от переживаний и специфической кухни – греческой, турецкой, балканской – а он решил побаловать себя всем без исключения – у него заболел живот.
– Ну что, дегустатор, допрыгался? – переодеваясь у него на глазах и меняя купальники, спрашивала Рита. – А я тебя предупреждала.
«Почему я, дурак, не выбрал Париж или Рим? Или Прагу? – глотая таблетки и порошки, лихорадочно думал позеленевший Вершинин. – Сейчас бы ходили с Ритой по соборам, полностью одетые, и восхищались живописью и архитектурой. Или дождливый Лондон, где вообще никто не раздевается!» Ну почему же он такой олух?!
– Что-то мне эта лужа под балконом разонравилась, – сказал он ей, когда Рита примеряла перед зеркалом очередной топик.
Это было завораживающее зрелище. Вот она, двигая бедрами, снимает одни стринги, тонкий лоскуток материи, бросает их на диван, берет другие, потом третьи, но со шнурочками по бокам, дерни один из которых, и стринги сами полетят к ее ногам. И вот в этом под взглядами сотен людей она опять пойдет к бассейну, растянется кошкой в шезлонге, потом обратится в русалку и будет плавать на спине, нырять и вновь, в каплях воды, возляжет под жадными мужскими взглядами на шезлонг. И так каждый день, весь месяц? Да его на «Скорой помощи» привезут домой. Если он вообще переживет эту поездку. А то ведь кондратий хватит, в гробу доставят на родину после таких-то душевных пыток. Он же видел, что Рита уже отвечала улыбками некоторым молодым людям, с кем-то перекинулась парой слов, а то и не парой. Флиртовала бестия, не иначе!
– Что скажешь, милая? Может, нам взять машину и поехать на побережье? Покупаться в море, в настоящем соленом Средиземном? Не стоит упускать такую возможность. А бассейнов и дома полно.
– Можно, конечно, – стоя нагой у зеркала, ответила она. Рита внимательно разглядывала интимную стрижку. Потом она обернулась к нему. – Как ты думаешь, милый, может мне гребешок сделать на палец пошире? – И она положила руку на низ живота. – А, Лев?
Вершинин непроизвольно застонал. Он шагнул к ней, привлек к себе; взяв ее за светлые ягодицы, ткнулся носом в горячую после солнца ключицу возлюбленной и вспыхнул необоримым желанием. Но оно родилось не столько от любви, сколько от дикой ревности и страха потерять желанный объект, отчего было болезненным и нервным, обжигающим, саморазрушительным, тяжким. Протяни к его Рите кто-нибудь руку, он бы, подобно разъяренному псу, укусил бы врага, оттяпал добрый ломоть, а то и сердце бы ему вырвал, как настоящий лев.
– Сделай, милая, сделай, – прохрипел он, подхватил ее на руки и потащил, как пойманную пленницу, в постель.
На пятый день они взяли машину и поехали к старому приятелю Вершинина, бизнесмену, бывшему новому русскому. Тот открыл на греческом острове ресторанчик и возвращаться передумал. «Он сказал, что обрел рай, – по дороге умиротворенно усмехнулся Вершинин. – Что ж, поглядим на него…»
Автомобиль быстро бежал по трассе вдоль обрыва. Правда, они немного потерялись. Разговор по телефону с бизнесменом большого толку не принес. Сначала туда, потом сюда, затем еще раз туда, по такой дороге, по сякой, по эдакой. Владелец ресторана жил здесь уже лет десять и хорошо выучил местность, ему легко было говорить. А карту они не купили. Лев Витальевич нервно сопел. Рита неплохо знала английский, но несколько попавшихся им по дороге греков, увы, на нем не говорили. Она произнесла название селения, куда они держали путь, и один грек, оживившись, все показывал рукой направо и быстро-быстро тараторил. Но вот греческий Рита выучить забыла, и теперь они совсем заплутали. Ехали почти наобум.
«Может быть, пока я здесь, мне и впрямь найти своего Онасиса? – риторически думала Рита Сотникова. – А то пролетит этот месяц бездарно, и, кроме загара, я ничего не получу». Еще один месяц со старым ревнивцем-львом, который будет изводить ее капризами, слежкой, вспышками любовной страсти, от которых она уже до смерти устала, – также с ума сойти можно! Сколько еще ей, несчастной, притворяться? Играть роль верной спутницы взбалмошного и самовлюбленного старика?
«Устала я, очень устала», – глядя на синюю ленту Средиземного моря, думала она. А потом Рита увидела художника. Он стоял над обрывом и писал безбрежную водную стихию.
– Слава богу, человек, – сказал Вершинин. – Может, этот не грек? У него этюдник – это хороший знак. Значит, не местная деревня.
– Остановись, я спрошу, – сказала она.
Он притормозил. Рита вышла, а вот Лев Витальевич едва выполз.
– Вот черт, – пробормотал он, смешно изгибаясь и отчаянно морщась, – спина затекла.
– Оставайся, – повелительно сказала она. – Дальше я поведу, а ты ляжешь на заднее сиденье.
Она не просто так оставила его у машины. Что-то в молодом художнике околдовало ее… И пока Вершинин изгибался гусеницей у капота, Рита поспешила к краю обрыва, до которого было шагов двести.
Молодой художник в шортах и майке стоял за этюдником, на котором был закреплен холст. Рядом на
