Шрифт:
Закладка:
После уроков из школы забрал меня отец. Был он взвинчен и кажется чем-то огорчен. Всю дорогу он в довольно жесткой манере задавал мне вопросы, которые, по-видимому, считал, мне будет задавать дознаватель.
Меня же насторожил его мрачное, я бы даже сказал — злое настроение. Что-то изменилось, и весь путь домой мне казалось, что злится он на меня. Несколько раз отец спросил, видел ли я Якоба после дня дуэли и несколько раз я ответил, что нет. А после отец начал спрашивать про гостиницу и почему Олег забрал меня оттуда. Пришлось сознаться и рассказать, что я отвез туда Якоба. Так же пришлось рассказать и про ритуал очищения, и про то, что после него Якобу стало плохо.
Отец довольно долго мучал меня молчанием после того, как я все объяснил. Я видел, что он в ярости. Из-за нее он слишком разогнал тетраход, который несся уже на довольно опасной скорости.
— Может притормозишь? — сказал я.
— Страшно? — усмехнулся он и так странно добавил: — А я думал, ты ничего не боишься.
Я не нашелся, что ответить. Его поведение меня откровенно пугало.
— Ты сразу мне не рассказал об этом, — со злой досадой сказал папа, все же сбавив скорость. — И уверен, что о многом другом ты не рассказал.
Он изучающе взглянул на меня.
— Не думал, что это важно, — ответил я.
— Ты должен рассказать дознавателю, все то, что рассказал только что мне, — сухо отчеканил он.
Я кивнул, конечно, подобное лучше не скрывать, так как это все легко проверяется.
— На следующий день ты ходил в гостиницу? — неожиданно спросил отец в довольно жесткой манере.
Я непонимающе уставился на него:
— Как я мог ходить туда, если был дома? Да и зачем не это?
— Уверен? — отец пристально посмотрел.
— Уверен, — с готовностью ответил я, потом спросил: — А ты что-то узнал? Может поделишься?
Отец отрицательно покачал головой, задумчиво протянул:
— Нет, — неопределенно ответил он, заставив меня гадать до конца пути то ли нет — не желает делиться, то ли ничего и впрямь конкретного не знал. Но почему он вообще об этом спросил?
— Так, а с чего ты вообще взял, что я ходил в гостиницу на следующий день? — уже когда отец заехал за ворота крепостной стены, озвучил я не дающий мне покоя вопрос.
— Дознаватель, который к нам сегодня пожалует, уже два дня рыщет по Варгане со своими людьми и опрашивает свидетелей. К Олегу вчера приходили и спрашивали про гостиницу, да и много о чем спрашивали, в основном о тебе и о дне дуэли.
Отец снова пристально посмотрел:
— Если есть, что сказать об этом или ты что-то скрываешь, лучше скажи сейчас и мы вместе решим, как выйти из ситуации.
Я отрицательно покачал головой. Конечно же я не мог ему рассказать всю правду. Если отец узнает, что я помог сбежать Якобу — это его убьет, ну или он меня убьет. Нет, не вся правда так хороша, чтобы ее рассказывать даже самым близким.
— Я могу тебе доверять? — спросил отец, заглянув мне в глаза.
— Конечно же, — удивился я.
— Могу быть уверен, что ты мне не лжешь? Никогда и ни о чем? — с нажимом спросил отец, а мне все меньше нравился наш разговор.
— Да, — ответил я, чувствуя себя довольно гадко.
— Хорошо, — сухо кивнул отец. — Своему сыну я всегда мог доверять, не хотелось бы, чтобы что-то изменилось.
Последняя фраза заставила меня озадаченно хмуриться. И этого его «своему сыну» буквально резануло меня по ушам. Я хотел это обсудить, но сказать ничего не успел.
В это время из-за поворота показался тетраход — продолговатый и на первый взгляд невзрачный, но знающие люди сразу бы в нем определили излюбленный транспорт Канцелярии тайных и розыскных дел.
— Пора, — тяжело вздохнул отец, потом бросил в мою сторону угрюмый взгляд и добавил: — Не испорть все.
К моему удивлению из тетрахода вышел уже знакомый нам Федор Крапивин. То, что он перешел из следственного отдела в Тайную канцелярию для меня не было удивлением, так как в будущем он станет начальником Тайной канцелярии. Но вот то, что прислали именно его — меня насторожило, да и зная его хватку мне предстоит изрядно напрячься, чтобы мои ответы его устроили и не вызывали ни малейшего подозрения.
На допросе присутствовал только отец, мы расположились в малой гостиной, Анфиса принесла нам чай. Сам Крапивин выглядел довольным и был крайне любезен. Со стороны могло показаться, что мы не сотрудника Тайной канцелярии принимаем, а старого приятеля.
Крапивин достал шар памяти, установив на кофейном столике, активировал его, синий сканирующий луч, мигнув, пробежал по комнате. Федор Крапивин холодно мне улыбнулся, отпил из кружки горячего чаю, а после сказал:
— Ну, Ярослав Игоревич, расскажите нам, как так вышло, что вашим секундантом стал древний вурд Якоб Стабольски — помощник и сторонник преступницы и государственной изменщицы Инесс Фонберг?
Он нарочно выделил Инесс, упомянув ее преступления, явно желая увидеть мою реакцию. И сейчас смотрел на меня с невозмутимым хладнокровием и изучал.
Я спокойно выдержал его взгляд и, стараясь вести себя непринуждённо, ответил:
— У меня не было подходящего секунданта и в одном из разговоров я попросил об этом графиню. Она не отказала и прислала Якоба.
— Что это был за разговор, княжич? Можете его пересказать? — спросил он, и я был готов к подобным вопросам:
— По большей части говорила Инесс: расспрашивала об учебе и об этой самой дуэли, даже пыталась отговорить от дуэли, пока не узнала, что мы поклялись с Бориславом на роду. Но потом согласилась помочь.
Крапивин недоверчиво усмехнулся:
— Просто так согласилась или что-то попросила взамен?
Я пожал плечами:
— Нет, ничего конкретного. Просто сказал, что теперь я ее должник — но это было в шутливой манере, я не слишком придал этому значение. Да и на эту тему я уже ответил вашему коллеге во время обыска.
— Да, — в сухой улыбке поджал губы Крапивин. — Расскажите о Якобе Стабольски, он упоминал куда собирается после дуэли?
Я отрицательно качнул головой, тоже налил себе чаю и, взяв кружку, уставился на Крапивина, ожидая новых вопросов.
— Возможно он при вас с кем-то говорил по зеркалу связи? Или вел себя странно?
— Нет, — пожал я плечами, — он вел себя не странее других вурд. Ничего такого я не заметил.
— Вы знаете куда он направился после дуэли? — на этом вопросе он слегка подался вперед, а взгляд стал пытлив и колюч, значит, вопрос непростой. Мне не стоило забывать, что мы ушли с пустыря при трех свидетелях, а значит Тайная канцелярия расспросила об этом не только Деграуна, но и Быстрицкого, и Григанского.
