замешательстве, поскольку не все понимают, что такое низкопоклонство, где оно начинается и где заканчивается. «На Секторе древней истории был поставлен вопрос о том, что считать низкопоклонством. Многие весьма почтенные люди этого не знают. Проф. Немировский из Одессы прислал письмо в “Вестник древней истории”, где он просит объяснить, как избежать упреков в низкопоклонстве, когда приходится цитировать иностранных авторов»[532]. Уважаемых профессоров легко понять: как же писать работы о древнем мире, если все источники — на иностранных языках, а мировые центры изучения находятся за границей.

Мосина прошлась по новому выпуску «Византийского временника», посвященного памяти Ф. И. Успенского: «Бросается в глаза отсутствие критики. Ни одной рецензии ни на одну книгу. В библиографии перечислены труды белогвардейцев, и они как бы рекомендуются читателям. Редакция намечает развивать связь с Америкой и знакомит читателя с иностранными работами, но не говорит о борьбе с ними. Если говорить о низкопоклонстве, то это часто проявляется прямо в наивных формах. Тов. Горянов пишет большое исследование об Успенском. В нем есть глава — биография академика. Чтобы уточнить годы учебы в Московском университете, он ссылается на работу, вышедшую в Париже»[533].

В резолюции, как всегда принятой единогласно, специально указали, что при «рассмотрении диссертаций Ученый совет обращает внимание преимущественно на полноту использованной литературы, в том числе и буржуазной, и значительно меньше на идейно-политическую направленность и марксистско-ленинскую методологию работы»[534].

Но одним заседанием дело не закончилось. 30 декабря 1947 г. партбюро Института обсудило продукцию учреждения на предмет ее соответствия идеологическим требованиям. В центре внимания оказались сборники «Петр I» и «Византийский временник». Выступая по поводу «Петра I», В. И. Шунков признал наличие в нем ряда ценных статей. Но в то же время «сборник в целом не имеет политической целеустремленности, в нем не поставлены основные принципиальные вопросы по изучению Петра I. В силу этих недостатков сборник не удовлетворяет нашим требованиям»[535].

Менее категорична была Алефиренко, которая указала, что идеологически вредны только статьи А. И. Андреева и С. А. Фейгиной. С критикой на Андреева обрушился В. Д. Мочалов. Он потребовал дать принципиальную оценку его деятельности, считая, что тот так и не стал историком-марксистом. Вообще, это большое упущение, что такому человеку дали редактировать книгу[536].

Далее разбирали ситуацию с «Византийским временником». Н. А. Сидорова нашла следующие «болевые точки» издания: отсутствие критики новых трудов, апологетика дореволюционного византиноведения. Работа группы по истории Византии также вызывала опасения, поскольку Е. А. Косминский фактически передоверил ее своему заместителю Горянову, который не внушал доверия и проявил себя, с точки зрения партийности, не с лучшей стороны. Сидорову поддержал Шунков, который признал, что «работу Горянова нужно повседневно контролировать»[537]. Вывод был традиционен: необходимо привлекать к работе Византийской группы как можно больше коммунистов.

Научная периодика, которая должна была направлять развитие исторической науки, оперативно откликнулась на новые идеологические веяния. Так, в «Вестнике древней истории» писалось, что перед советскими учеными стоит задача превзойти достижения зарубежной науки путем углубленного изучения законов истории. При этом повторялся лозунг А. А. Жданова об обострении напряженности на идеологическом фронте. Внушалось, что «труды буржуазных историков по существу ничего не дают для правильного понимания не только социально-экономической, но даже политической истории»[538].

Менялись и планы кафедр. Например, кафедра древней истории МГУ в связи с идеологическими постановлениями пересмотрела научный план. Был заслушан доклад А. В. Мишулина по вопросам идеологической работы. Решили больше внимания обратить на методологические вопросы, историографию, историю территории СССР в античную эпоху[539].

Обсуждение постановления прошло в сентябре и на общем собрании Историко-архивного института. Помимо ритуальных гневных выступлений в адрес Клюевой и Роскина всплыли и внутренние противоречия. Так, архивист В. В. Максаков обвинил Андреева в «низкопоклонстве перед Западом», выражающемся в подражании дореволюционным археологическим институтам и французской школе хартий[540]. В этом проявилось традиционное для Историко-архивного института противостояние историков и архивистов.

15 марта 1948 г. в Институте истории АН СССР на Ученом совете прозвучал доклад С. Д. Сказкина «О патриотическом долге советского ученого». Лейтмотивом сообщения стало утверждение идеи новой этики советского ученого, базирующейся на чувстве патриотизма и превосходства советского строя, а также недоверия к западным странам. Сказкин говорил: «В период ожесточенной борьбы против нас наши враги крайне заинтересованы, во-первых, в подрыве нашей нации, во-вторых, в осведомленности о том, что достигнуто нашей наукой»[541]. Докладчик призывал отказаться от публикаций в зарубежных изданиях. Заметим, что для абсолютного большинства историков это было сделать совсем не сложно — они и так там никогда не публиковались.

Сказкин признал, что исторические работы не содержат столько же секретной информации, как, например, труды по физике, химии или медицине, но он призвал не терять бдительности, поскольку «и в нашей области имеются темы и работы, о публикации которых подумать и подумать»[542]. Особую секретность приобретали темы, связанные с историей Великой Отечественной войны и отдельных воинских подразделений. Более того, «темы, связанные с изучением материалов по истории партизанского движения могут дать нашим врагам много ценного материала, который можно использовать для борьбы с партизанами»[543]. Далее выступавший конкретизировал, в чем же заключается патриотический долг именно историков. С его точки зрения, «наш патриотический долг заключается в том, чтобы продвигать дальше марксистско-ленинскую методологию как единственную научную теорию исторического знания»[544].

В работе советского историка, в первую очередь специалистов по всеобщей истории, неизбежно возникала проблема, заключающаяся в том, что источники находились для него в недосягаемости и поэтому он вынужден был черпать информацию из публикаций и трудов своих «буржуазных» коллег. Чтобы как-то снять это противоречие, Сказкин признал, что советские специалисты могут и обязаны черпать материал из этого источника, но должны давать ему правильную, советскую интерпретацию. Собственно марксизм-ленинизм — это залог лидерства советских историков: «Наша наука в своих теоретических основах уже стоит неизмеримо выше западноевропейской»[545].

Исходя из всего вышесказанного, докладчик выделил четыре основные задачи, стоящие перед советскими историками. Во-первых, активно пропагандировать советский строй. Во-вторых, бороться с фальсификацией истории СССР. В-третьих, особый акцент сделать на изучение эпохи империализма, как современного состояния буржуазного мира. В-четвертых, усилить «борьбу с буржуазной историографией, особенно с англо-американской»[546].

Следом выступил Н. М. Дружинин. Его выступление добавило красок в понимание советского патриотизма, который, по мнению выступавшего, «не может быть сведен к стихийной, органической любви к своей родине»[547]. Это патриотизм более высокого порядка, само появление которого стало возможным только после победы социалистического строя. Далее историк, наверное один из немногих, признал, что